Давид Фогель - Брачные узы

— В первый раз, — стал отвечать он на вопрос Гордвайля, — когда я попался, еще совсем молодой был. Получил тогда четыре года. Не шутка, когда ты молодой да неопытный! Отец мой был портной по профессии, закройщик первой категории. Костюм, им сшитый, песня, не костюм был. Можете себе представить, несколько лет он работал закройщиком у Бергнера. Но ремесло не любил. Есть люди, которые не созданы для работы. Что угодно, лишь бы не отсиживать на работе сколько-то часов каждый день. И ничего тут не поможет! Кровь так и кипит у них в жилах. Я думаю, люди уже рождаются кто лошадью, а кто всадником, и отец мой был как раз из числа всадников. А еще он любил золотые украшения, особенно кольца с драгоценными камнями. Нет, не носить их, это ему было безразлично, а так просто: перебирать, тешить взор, как ребенок тешится игрушкой. Даже держать украшение в руках доставляло ему огромное наслаждение. Так и случилось, что он забросил портняжничество и занялся торговлей золотыми украшениями. Купит кольцо (есть такая особая биржа), потешится им несколько часов, а то и день целый, да и продаст с малой прибылью, а то и себе в убыток, и покупает следующее. Но основной его доход в то время был от картежной игры. У него был приятель-румын — Чортонеску. Мужчина с осанкой и манерами, одевался франтом. Он как сейчас стоит у меня перед глазами: высокого роста, отличная фигура, черты лица жесткие, мужские, лицо еще молодое, хотя в густых волосах уже седина проглядывала. Эта седина в сочетании с молодым еще лицом придавала ему этакий отблеск благородства. Он и вправду имел слабость прибавлять к своему имени какой-нибудь титул: когда граф Чортонеску, когда барон Чортонеску или что-нибудь в этом роде. И должен вам сказать, все ему верили. Иначе было просто нельзя. Еще бы удивились, если бы посмел кто-нибудь сказать про него, что он не граф никакой и не барон. Даже в акценте его, когда он говорил по-немецки, было что-то благородное. Он, кстати, несколькими языками владел. Кроме немецкого и румынского говорил еще по-французски, по-итальянски и немного по-английски. Словом, для меня он был олицетворением мужественности, элегантности, знания света. Короче говоря, этот Чортонеску стал завсегдатаем больших кафе, таких, как «Бристоль», «Риц» и тому подобное, и подолгу просиживал там, поджидая «жертву». Прежде всего его внимания удостаивались молодые люди и иностранцы. Он подсаживался к ним, знакомился, заводил разговор. В выборе темы для разговора у него никогда не было трудностей, он умел говорить о чем угодно со знанием дела: живал подолгу во многих городах Европы, бывал и в Америке. Приглядевшись к новому знакомцу и сочтя его подходящим, он приглашал его на следующий день в шикарный ресторан — пообедать и перекинуться в картишки. Тем временем посылалась весточка моему отцу. Вечером, в назначенный час, отец появлялся в игральной комнате ресторана, как совершенно посторонний человек, останавливался за спиной партнера этого румына, как будто просто из любопытства желая понаблюдать за игрой, и на языке знаков передавал Чортонеску, какие карты на руках у его противника. Вы догадываетесь, что у того не оставалось никаких шансов на выигрыш. Через несколько часов он выходил их ресторана гол как сокол. Когда кто-нибудь из игроков приглашал Чортонеску на повторный кон на следующий вечер, тот всякий раз находил повод уклониться от приглашения. Он никогда не играл дважды с одним и тем же человеком. Осторожный был. Иногда именно отец находил очередную жертву, он тоже был дока по этой части. Тогда играл он, а румын стоял за спиной у противника и смотрел тому в карты. Исход был тот же. Выезжали они и на известные курорты: Карлсбад, Мариенбад, Ишль, Боцан, Абация и т. д. Останавливались в разных отелях, ясное дело, самых роскошных, и игра начиналась сызнова. Зарабатывали они порядком, но и расходы были немалые. А кроме того, и тут, как в любом ремесле, был свой мертвый сезон, когда приходилось жить на накопленное, а то и потуже затягивать пояс. И знаете, они ни разу не попадались: четко работали. Мне тогда было восемнадцать лет. Мать моя испустила дух, когда я еще был ребенком, братьев и сестер у меня не было. Отец хотел сделать из меня коммерсанта, и, когда я закончил школу, он отдал меня в большой торговый дом, специализировавшийся по тканям и пряже. Но больше нескольких месяцев я там не продержался. Пропали пятьдесят крон — и меня уволили. Впрочем, увольнение не слишком меня огорчило. «Филейной частью», на которой просиживают часы на работе, природа меня не наградила. Какое-то время я прошлялся по улицам и был отдан в другой торговый дом. Там я тоже не выдержал срока, и это повторилось и в третий, и в четвертый, и в пятый раз — всегда из-за какого-нибудь проступка. Когда отец бросил портновское дело, мне было уже восемнадцать, и я уже с полгода числился в фирме по экспорту. Был я усерден, внимателен, дело знал и к тому времени зарабатывал сто крон в месяц, недурное жалованье, хозяева были мной довольны. Но только я строил другие планы на будущее. Мелочами заниматься больше не хотелось. Я ждал благоприятного часа. И возможность не замедлила подвернуться.

Однажды осенью хозяин послал меня отправить по почте две тысячи крон. Было без четверти двенадцать, обеденный же перерыв у нас всегда был с двенадцати до двух, так что до двух никто не ждал меня с почтовой квитанцией о переводе. Все это пронеслось у меня в голове с быстротой молнии, и я сразу принял решение. За два часа — пока пропажа не обнаружится — я буду уже вне пределов досягаемости. Ну вот, значит, принял я деньги, взял извозчика — и прямиком на Западный вокзал. Так совпало, что в час отходил скорый поезд, у меня еще было время купить билет и занять место, — назавтра я прибыл в Берлин. Вышел из поезда утром, без багажа, без единого знакомого, абсолютно свободен в огромном чужом городе. Здесь, я был убежден, меня не поймают! Уверенными шагами, берлинец от рождения, я вышел из вокзала прямо на улицу, простиравшуюся передо мной. Очень хотелось есть, но у меня не было немецких денег. Я бродил по улицам, но все банки были закрыты на обеденный перерыв. Наконец после часового шатания мне попалась открытая лавочка менялы. Там я обменял одну ассигнацию в сто крон (я был осторожен и не хотел менять все в одном месте!), а потом еще пару сотен в двух банках. Теперь на первое время у меня было достаточно денег. Первым делом я решил сытно пообедать в роскошном ресторане. Выйдя из ресторана, я купил красивый чемодан, а немного времени спустя снял комнату у одной старухи. Записался под чужим именем, как студент высшей школы, родом из Мюнхена. С этого момента я стал называться Карлом Штифтером, это имя мне понравилось.

В следующие дни я купил себе красивую одежду и дорогое белье и приготовился к обеспеченной жизни. После всех расходов у меня оставалось тысяча двести марок, сумма достаточная на несколько месяцев вполне устроенной жизни. Теперь я решил оглядеться. Небольшие «заработки» подворачивались время от времени, но не могли сойти за что-нибудь серьезное. Как гарнир без мяса. Я ждал крупного дела. Отцу я, понятно, не писал. Много времени спустя мне стало известно, что он договорился с моим хозяином, покрыл большую часть недостачи, и дело заглохло. Ибо отцу было невыгодно, чтобы мой проступок получил огласку и началось тщательное расследование. У него хватало своих собственных нарывов, которые властям лучше было бы не трогать своими лапами, иначе он не проявил бы такой щедрости, потому что по природе своей был не из тех, кто дает. Так я сидел в Берлине без всяких помех и прочесывал город в поисках наживы. Тем временем я сыскал для себя и «невесту», которая тоже приносила кое-какой доход… Ее «тетя», старая жадная шлюха, занималась кроме прочего еще и скупкой краденого. Хитрая матрона, грузная, с тройным подбородком, ей было за пятьдесят, но она все еще прихорашивалась, пытаясь понравиться. Я у нее был на особом счету и мог рассчитывать на какую-то помощь, когда садился на мель. Она жила в большой квартире со множеством комнат, в доходном доме, целиком ей принадлежавшем. У нее собирались самые разные люди, занятия которых были покрыты мраком, часто до первых петухов играли в карты за бутылкой вина. Игра не покорила меня, я не получал от нее ни малейшего удовольствия. Да и способностей к этому у меня не оказалось. Только один раз я сел за карты, и этого мне вполне хватило, хотя я и не остался в проигрыше. Тем не менее я считался постоянным гостем в доме тети Берты. Так пролетело месяца четыре, без значительных происшествий.