Ярослав Ратушный - Юдифь и олигофрен

Я выпил полстакана, посвященные памяти безвременно погибшего полковника, и обратил внимание, что наливать стали меньше. Вероятно, запасы спиртного были не безграничны. Самогон уже не обжигал горло, а скользил по пищеводу, как горнолыжник по крутому склону. Тем не менее, я налил минеральную воду. Сидящий рядом воин неожиданно спросил, из какой я части. Я ответил, что я журналист. Однако из опаленного горла вырвался булькающий звук с отчетливым окончанием «ист». Сосед, вероятно, подумал, что я танкист или связист. Он понятливо кивнул большой головой и вернулся к поглощению молодой поросятины.

Я хотел продолжить процесс питья, но с удивлением обнаружил, что поблизости от моих рук находятся три стакана с примерно одинаковым количеством жидкости. Довольный своей сообразительностью, я выпил ближайший, но он оставил впечатление самогона. Второй стакан также содержал если не спиртное, то, по крайней мере, повод для сомнений. И только третий стакан я выпил с легкой совестью, хотя по вкусу он мало отличался от предыдущих.

«Неужели я пью проглотом, не различая самогон и воду?» — ужаснулся я, хотя эта мысль не показалась мне особенно ужасной.

Ничего страшного не случилось, разве что речь воинов стала более приглушенной, а их движения замедлились и приобрели звериную плавность. Такое соседство было крайне опасным, поскольку они легко могли свернуть мне шею небрежным движением рук, даже не поморщившись от доставленного беспокойства. Впрочем, соседство с профессиональными убийцами не казалось мне угрожающим, а, напротив, выглядело как увлекательное приключение. Мне захотелось проверить предел толерантности сидящего рядом зомби, и я с удовольствием пнул его под столом ногой.

— Ты что, совсем рехнулся! — с чувством воскликнул Тимур, поперхнувшись бесцветной жидкостью.

— Извини, — сказал я, — кажется, я перепутал стороны света.

Эта мысль образовала в моем сознании маленький вихрь. В самом конце воронки возник карлик с лошадиным членом, который спрашивал, помню ли я, что случилось на поминках полковника.

— Боже мой! — ужаснулся я. — Как можно помнить о событии, если оно еще не случилось? Откуда проклятый конюх знал два дня назад о том, что должно произойти сегодня. А как Пуруша мог быть отцом своих родителей? Здесь что-то творится со временем. Не те ли это поминки, где за столом сидела лошадь?

От таких мыслей может крыша поехать. Ой! Только подумал, и сразу поехала. Голова стала настолько пустой и легкой, что раскачивалась, привязанная шеей к отяжелевшему туловищу. Казалось, соседнему воину достаточно сделать легкий щелчок, и моя голова полетит, как воздушный шарик. Не буду же я за ней бежать. Ой! Снова без головы.

Однако действительность превзошла все ожидания. Тяжелое тело неожиданно вскочило и побежало, а легкая голова явно не успевала за таким темпом передвижения, поскольку болталась сзади, мучительно соображая: «Куда это, собственно говоря, мы бежим?». Оказалось, что тело стремилось к молодой вдове, которая в окружении боевых подруг намеревалась покинуть комнату. Она, конечно, остановилась при виде пьяного чудовища с расщепленным сознанием.

— Любимая! — неожиданно воскликнул долго молчавший второй.

— Мне очень жаль, — начал я свою спонтанную речь.

— Как мне хочется тесно прижаться к твоей груди и лизнуть слезку из ласковых глаз, — с чувством продекламировал второй, поражая меня банальной слащавостью.

— Что вы потеряли мужа.

— Как мне хочется целовать твое заплаканное лицо.

— Но мужайтесь, ибо вы не одна, — патетически воскликнул я, подумав, что иногда лучше побыть в одиночестве.

— Как я люблю! — не унимался второй, возбуждаясь с третьей физиологической скоростью. Но я не успел узнать, что именно он любит на этот раз, поскольку удав, копошившийся в дебрях моего желудка, подозрительно замер, и я понял, что он готов извергнуть наружу не только всех проглоченных кроликов, но и болотных лягушек.

— Извините, — успел я сказать вдове прежде, чем мой рот наполнился отвратительной жижей, но я разжал зубы только за порогом дома.

— Ты что, блюешь? — поинтересовался вышедший вслед за мной воин, когда я, низко согнувшись, выплевывал останки непереварившейся пищи на его армейские ботинки.

— Вроде бы нет, — нервно ответил я, — просто вышел подышать свежим воздухом.

— А, разведка, — понятливо сказал он и принялся подмывать толстой струей стену дома.

Мучительная рвота принесла заметное облегчение. Голова снова прочно сидела на плечах, и я уверенной поступью вернулся в дом. За столом чувствовалось напряжение. Застывшие лица воинов были преисполнены решимости, их руки до такой степени стремились сжаться в кулаки, что, казалось, еще немного, и стекло стаканов разлетится на мелкие осколки, заливая стол самогоном.

Речь держал маленький невзрачный человек с остреньким мышиным лицом, которого я раньше не замечал из-за отсутствия моего внимания или его лица. Он был одет в строгий серый костюм и производил впечатление полной серости. Впрочем, очки в большой роговой оправе придавали его лицу выражение зловещей интеллектуальности. Серый человек, несомненно, был генералом. Воины посмотрели на меня с большим осуждением, когда я шумно уселся и налил себе минеральную воду, поскольку застольная речь требовала крепких напитков.

— Доколе будем терпеть? — гневно вопрошал серый человек. — Сегодня они отрезали голову полковнику, а завтра отрежут вам яйца и будут возить на вас дрова и воду.

Воины зашевелились и, пользуясь временным отсутствием женщин, матерными словами выражали свое несогласие быть кастрированными, а тем более возить на себе тяжести. Опытный оратор умело сделал паузу, чтобы дать аудитории возможность проявить свои чувства. Под всеобщий гул негодования я выпил минеральную воду, предварительно изучив поднимающиеся из недр стакана пузырьки.

Эффект был сногсшибательным, поскольку зрение раздвоилось, и я увидел, что наряду с воинами соседствует совсем иная, ранее невидимая компания. Это были священники разных конфессий. Служители культа пили за упокой души «Абсолют», а закусывали блинами с икрой и языками под хреном. Другие закуски я не сумел разглядеть, ибо оказалось очень сложным наблюдать одновременно за двумя сторонами бытия. Яростно вращая глазами и шевеля ушами, я добился сносного изображения и звука.

— Рустамчик, ну я тебя умоляю — попробуй вкусную шведскую водку, — упрашивал густым басом крупный полнокровный поп с осанистой бородой, одетый в черную рясу, украшенную большим серебряным крестом. — Честное слово, я никому не скажу.

— Отстань, Василий. Не вводи меня в грех раздражения, — лениво ответил жирный мулла, чей округлый живот легко угадывался под свободным покроем восточного халата.