Стефан Дени - Сестры

Когда Джеки умирала, я не стояла у ее изголовья. Она не предупредила меня, что собирается ускорить свой конец. Я больше не жила в ней, а она больше не жила во мне.

Джеки не оставила мне ничего в своем завещании. «Я столько сделала для Скейт на протяжении всей моей жизни», — вот что она написала.

Она завещала миллион долларов Тини.

У нее было доброе и благородное сердце, она обладала железной волей, отличавшей ее от всех остальных людей; однако силы свои она черпала в мести и обольщении — вот что я выгравировала бы на ее могиле.

Слишком длинно.

Тогда я бы выгравировала: «желтый свитер».

Однажды, это происходило в Восточном Хэмптоне, я с нетерпением ожидала, когда за мной зайдет Уингшот Уингшэм. Его нельзя было назвать классным, однако, кроме него, у меня под рукой никого не было. Остальные были намного старше; когда вы растете в кругу других детей, то заинтересованы в том, чтобы выйти из него, потому что там вам никогда не найти парня себе подстать.

У меня был желтый свитер. Этот цвет можно носить только тогда, когда вы загорели. В Восточном Хэмптоне вода холодная, это океаническая вода, и все же вы быстро приобретаете вид здорового и бодрого человека. Тогда вам позволяется надевать желтый свитер.

Все утро я провела в поисках этого свитера. Джеки каталась на лошади с папой. Уингшот должен был зайти после обеда, и я рассчитывала на определенное стечение обстоятельств.

Мне хотелось, чтобы меня ласкали и покрывали поцелуями в дюнах.

Помните? Дженет никогда не позволяла нам делать то, что мы хотим; следовало огласить свое расписание. Мы быстро научились изворачиваться. Я заявляла, что собираюсь рисовать на берегу моря; это было одним из наших любимейших занятий. Мы с Джеки сделали множество альбомов, которые, думаю, довольно неплохо отражали то, что две маленькие девочки могут сотворить со сказками и легендами Европы в двух часах езды от Бостона.

За завтраком я подавала Джеки сигналы отчаяния: «Ох, Джеки, ты не видела мой желтый свитер»? — «Желтый?» — «Желтый». Этот свитер был увлекательной темой для обсуждения между нами, поэтому Джеки было отлично известно, что я не собиралась надевать его до особой даты и что дату эту я ожидала с нетерпением. У нас не было необходимости произносить такие вещи вслух. Когда вы сестры, вам не нужно говорить или, скорее, говорить часами; результат один и тот же — вы и так все понимаете.

У меня был в запасе еще час, и, клянусь вам, я и в самом деле обыскала абсолютно всё. Когда вы что-то теряете, то обшариваете самые невероятные, самые дурацкие места. То, что вы потеряли, никогда не может очутиться там, но вы все же смотрите. Вы питаете свое отчаяние надеждой так же, как выпиваете еще один бокал, хотя вас уже мутит от предыдущих. И когда вы ищете желтый свитер, который нужен вам как воздух, вас тоже мутит. Джеки помогала мне в поисках без особого энтузиазма, но старательно («Ты смотрела в ящике для тенниса?»), и все-таки мы его не нашли.

Я отправилась на свидание в довольно удрученном настроении — Уингшоту Уингшэму было на это наплевать, он намеревался зачитать мне свое сочинение о Генри Джеймсе, за которое получил отлично. К четырем часам, когда я все еще пыталась убедить Уингшота в том, что я — весьма соблазнительная девушка, появилась Джеки в прекрасном, великолепном, чудесном желтом свитере. Вы могли бы подумать, что это солнышко на туристической рекламе Восточного побережья с его Деревянными Коттеджами и Жизнерадостными Улыбками Отдыхающих, а может быть даже, что это полная весенних цветов корзинка с острова Нэнтакет.

Она села рядом с нами и принялась обольщать Уингшота. «О, мне бы так хотелось его послушать», — это о его идиотском сочинении, которое было именно тем, что мальчик его возраста может написать о Генри Джеймсе — сопоставить, к примеру, «Крылья Голубки» и «Послов». Вы удивлены? В детском возрасте я много читала. Джеки лучше меня ездила на лошади, и это ее папа брал на прогулки. Потом я читала в Европе в дождливую погоду, кстати, в последнее время я снова возвращаюсь к этому занятию. Этот чертов Уингшот со своим сочинением вселил в меня желание прочесть Джеймса. Тогда я прониклась этим писателем, словно великолепно удавшейся арией в опере, если вы понимаете, что я хочу сказать: я часами могла бы разглагольствовать на эту тему и это было бы не менее интересно. Полагаю, вы написали бы: «Княгиня не так уж глупа», но дело не в этом. Недавно я в очередной раз наткнулась на высказывание моего биографа, что я — королева истеричек; на сайте, знаете, который посвятила мне эта сволочная Бестолковая Навозная Жучиха. На этой их чертовой штуковине. Подобные сайты известных людей, если я правильно понимаю, можно сравнить с встречающимися в деревнях или на берегу моря возвышенностями, куда ничтожные людишки выбрасывают свои домашние отходы.

Мне плевать, что меня считают истеричкой, невеждой и королевой шлюх. Но я все же хотела бы, чтобы вы отметили, что в четырнадцать лет я вела дискуссии о Генри Джеймсе. Мне кажется, это добавило бы несколько удачных штрихов в общую картину.

Джеки внимала запинавшемуся от волнения Уингшоту, не сводя своих дроздовых глаз с наследника крупного состояния, состоявшего из гостиниц, туристических фирм и целых жилых кварталов в Бостоне и Чикаго, памятуя также о деньгах, которые припрятал на Кубе дедушка Уингшота. По-моему, от меня было столько же прока, сколько от выловленной накануне ракушки. Не хватало только Барбары Уотсон.

Когда мы вернулись, Джеки зашла ко мне в комнату вернуть желтый свитер: «Ты никогда не угадаешь, где я его в конце концов нашла». Я могла бы ответить: «Там, где ты его спрятала», тем не менее ее объяснение было не так уж плохо, поскольку никакого объяснения не было. Джеки так никогда и не сказала, где она его отыскала. Она ничего не добавила. То же самое произошло и в Глифалде, когда я вцепилась в руку этого старого гомика Тэдди Миллингтона, увидев, как кружатся в танце Ари и Джеки. У нее никогда не было объяснений, друг мой, она сама была объяснением. Она была своим собственным объяснением, которое давала нам с самого начала, и теперь я понимаю, почему девчонки в колледже прозвали ее Принцесса Борджиа. Она придумывала свое объяснение каждый день, чтобы преподнести его Блэк Джеку, который гордился бы ею и снова уделял бы ей внимание. Чтобы добиться этого, она выцарапала бы глаза любому. Вам лучше было уносить ноги.

Не вымолвив ни слова, я бросила свитер на кровать.

Сейчас вы подадите мне стакан воды, ведь я никогда не умела уносить ноги и никогда не желала этого делать. Мне кажется, что Джеки рассчитывала на меня больше, чем на кого бы то ни было в этом мире, поэтому, сказав, что я была бременем, она предала меня. В тот момент, когда она сделала это, у нее было девяносто восемь миллионов долларов, а у меня — лишь перспектива служить у Версаче приманкой для клиентов. Вы о том легендарном вечере в Нью-Йорке, мой дорогой?