Ирэн Роздобудько - Лицей послушных жен (сборник)

Олежка вопросительно смотрел на меня.

– Ну хорошо, – сказала я. – Если ты мучился столько лет, нужно удовлетворить твое любопытство. Собственно, это целая история.

Честно говоря, ничего такого мне вспоминать не хотелось. Но если уж сказала «а», надо дойти до конца алфавита.

– Знаешь, в жизни нет приема «если бы», – подумав, продолжала я. – Но скажу откровенно, если бы не этот мой недостаток, моя жизнь сложилась бы иначе.

– Что ты имеешь в виду?

– Объясню. Только кратко. Мне было девять лет, когда на меня напал какой-то извращенец. Мне удалось сбежать. Но на некоторое время я вообще потеряла речь. То есть то, что ты слышишь сейчас, – немалый прогресс! А тогда каждое слово я произносила по пятнадцать минут. Кто это должен был выслушивать?! А вот если бы он меня не напугал, я бы смогла рассказать матери о художествах ее лучшей подруги, из-за которой родители тем же летом и развелись. Если бы они не развелись, мать не умерла бы так рано от пьянства. И мы бы не жили в нищете. Я бы ходила в нормальную школу, как все дети. А не боролась за жизнь в идиотском интернате для детей с психическими отклонениями. Наверное, можно добавить, что если бы не тот день лета 1980-го, то сейчас я бы… не отказалась от твоего королевского предложения, господин генеральный директор!

Я рассмеялась.

Олежка достал из кармана галстук и вытер им красный мокрый лоб.

– Вот оно как… – промямлил он.

– Именно так, – весело кивнула я. – Не думай, что я вредничаю. Я просто знаю, что лучше уже не будет. Врачи сделали все возможное. И в принципе, меня это устраивает. Жизнь удалась, старик! Не переживай за меня! И – спасибо.

– Ну ладно, – сказал Олег. – Но все-таки очень прошу: подумай. Я оставлю тебе этот адрес. Повторяю, оплата лечения – за каналом в любом случае. Давай вернемся к разговору через месяц. Мы будем ждать. Время есть. Можешь мне пообещать, что хотя бы воспользуешься этим случаем?

– Не знаю… – честно сказала я.

– А я знаю! – улыбнулся он, поднимаясь со скамейки. – Я знаю, что тебе стоит попробовать. Хотя бы ради нашей дружбы. Ты нужна! Знаешь, недавно я услышал такое выражение: «Если шуты изображают умников, а умники шутов – кому нести истину?» Усекла, детка? Ты нужна. Чтобы нести истину. Тебе верят. Ты не должна сдаваться.

Он чмокнул меня в лоб, раскланялся и побежал к машине, ожидающей его на обочине.

Откровенно говоря, последняя фраза задела меня за живое.

Проклятый тролль! Я чуть не укусила себя за язык.

Уставилась взглядом в руки старушки, из которых сыпался снег.

Старалась сконцентрироваться на них и на стае голубей, которых набралось, наверное, с полсотни. Целое море.

Топчут друг друга, хватают еду…

…Все, что она сказала Олегу, было правдой и неправдой одновременно. Правдой потому, что так оно и было, а неправдой потому, что все прошло и любые воспоминания не имели никакого смысла, кроме деструктивного.

Ника крепко сжала зубы, наблюдая за голубями. Это бурное живое море, из которого выныривали глазастые юркие головки с раскрытыми клювиками, напомнило интернат, в котором она находилась до седьмого класса. Серая масса, озабоченная только одним: вырвать свой кусок, затаптывая других.

Но в этой стихии она все-таки научилась обороняться и к тому же, имея интернатовский опыт, в случае чего никогда не лезла в карман за кулаками. Они у нее всегда были стиснуты – и наготове. Если бы еще тогда знать, что ими порой так просто решать вопросы, воспользовалась бы этим намного раньше.

Может быть, сразу после того лета, 1980 года, когда первого сентября пошла в школу в третий класс.

Школа находилась поблизости от их новой квартиры (тогда родители уже развелись) и считалась бандитской, ведь туда по большей части ходили дети из «Скотохатки» – особого одноэтажного района, где, как поговаривали, жила верхушка местного криминалитета.

Утром она надела белые гольфы и белый фартук. На голову нацепила два ненавистных и огромных капроновых банта. Все было, как у всех.

Молодая учительница (сейчас она бы сразу раскусила ее, заметив грязные ногти и потрескавшиеся пятки, нависающие над задниками босоножек) завела их в класс и вызывала по очереди, попросив громко называть свои имена и фамилии.

Ника разволновалась. Ведь за день-два до этого, успокаивая ее, мать уверяла, что на первых порах ее не будут вызывать, – она договорилась об этом с самим директором!

Но когда очередь дошла до Ники, учительница заставила ее подняться. С того времени, кстати, у нее до сих пор осталась ненависть к любым очередям.

Она поднялась.

– Ну? – сказала учительница.

Она попробовала что-то произнести.

Получилось какое-то невнятное мычание.

– Ну? – повторила учительница.

Наверное, она была не в курсе того, о чем мать договаривалась с директором школы. И договаривалась ли вообще?

От ужаса ее язык разросся во рту до невероятных размеров, хотелось просто вытолкнуть его оттуда хотя бы с одним словом.

Но, кроме мычания, опять ничего не вышло!

Дети захохотали. Смех стоял такой, что, казалось, от него вот-вот разлетится оконное стекло. Хуже всего было то, что вместе с детьми смеялась учительница…

Вдоволь насмеявшись, она постучала по столу указкой и позволила сесть. И Ника села. И представила, как стул ее парты превращается в тележку американских горок и мчит отсюда в подземелье, в пропасть, во тьму, из которой теперь ей придется смотреть на праздник жизни – с его белыми бантами, гольфами, красными пионами и озорным весельем, где для нее уже нет места.

Через неделю или две ее отправили в специализированное учреждение, где с такими, как она, занимались логопед и психолог. Хотя занимались – громко сказано.

Так, развлекались, заставляя по сто раз произносить слово «пароход» и скороговорку про «быка, который был тупогуб».

Но видимо, «тупогубый бычок» постепенно сделал свое дело, и после седьмого класса она пошла в «нормальную», хотя и ту же самую школу на «Скотохатке». Вернулась в тот же класс. И конечно, так ни с кем и не подружилась – не могла забыть того веселого хохота. Хотя понимала: дети не виноваты…

Виноват был Тот Человек.

Время от времени ей снился тот самый сон: она сидит под деревом на скамейке и ждет, пока из дома выйдет семья Ярика. У нее прекрасное настроение, ведь ей разрешили ехать с соседями на дачу.

Она болтает ногами, грызет яблоко и замечает, как через арку во двор заходит высокий человек с длинными седыми волосами, собранными в хвостик. На его голове, несмотря на жару, ковбойская шляпа с широкими полями. Лицо спрятано в тени, но оно кажется красивым, загадочным и нездешним.

Он садится рядом.

Его губы шевелятся.

Светлые, как вода, глаза – такие прозрачные, что она видит переплетение красных и синих сосудов внутри его затылка.