Анна Матвеева - Небеса

— Вы знали, — сказал Артем, глядя в тонкое, красивое лицо отца Георгия. — Вы все знали, но не пожелали даже слова сказать в его защиту. Вы его предали, как… как Иуда.

— Осторожнее, отец Артемий, — вымолвил авва, мягко придерживая Артема за рукав. — Ты совсем не смотришь, куда ступаешь, так можно упасть и сильно разбиться.

— Как вы могли?! Вы, такой важный для меня человек, я… я и мечтать боялся о том, чтоб стать однажды хоть немного похожим на вас, а тут…

— Артем, послушай меня. Пожалуйста! — Отец Георгий говорил с прежней мягкостью, но сквозь нее просвечивало нечто иное, незнакомое, чего Артем прежде не замечал. — Ты очень молод, ты многого не понимаешь просто потому, что время твое пока не пришло. Но постарайся, пожалуйста, поверить — я искренне болею за церковь. Я, если хочешь, живу только ею и в ней, ты сам это знаешь, потому что сам такой, ты — наш. И как же мне тяжело было в эти долгие годы, глядя, что епископ делает со всеми нами, как насаждает новые порядки, перемещает людей, как пешек по шахматной доске. Впрочем, какие уж тут шахматы — в них есть строгие законы, правила, а здесь — произвол! Конечно, он не вор, не богохульник, не извращенец, но ведь жизни-то при нем не стало никакой, это можешь ты понять? Идеализм тут не поможет, романтика будет только мешать… На все Божья воля, Артем, смирись и пойми — владыке Сергию не усидеть на этой кафедре, он только умы смущает своими нововведениями — вредными для церкви.

— Нет, батюшка, — вздрогнул Артем, — вовсе не Божья воля причиной, а желание нескольких людей покуражиться над владыкой и над всеми нами. Как вы не понимаете, нельзя было, никогда нельзя идти против совести!

— Ты меня учишь? — удивленно взметнул брови отец Георгий, и в глазах его мелькнули черные крылья презрения. — Да что ты знаешь о совести?

Артем не хотел прекращать разговора, но и бежать по пятам за уходящим наставником не стал. Разговор так и завис на прощальном, гневном вопросе. «Смирись», — велел отец Георгий. Артем и сам молился о смирении, но разве таким оно должно быть?

«Смирись!» — властное, шелестящее слово стучало в ушах Артема, пульсировало вместе с кровью — и мучило, и утешало.

До собственного дома он добрался только через час: троллейбусы ходили плохо. В подъезде, на этаже, где темнели прямоугольники почтовых ящиков, пол был завален привычным предвыборным мусором: листовки с лозунгами, предвыборные программы, газеты-однодневки, дармовые календарики с неприятными, настойчиво желавшими понравиться физиономиями кандидатов. Сочетание слов в одной из листовок скрежетнуло взгляд, и Артем поднес бумагу к свету тусклой подъездной лампы.

Возлюбленные братия и сестры!

Малодушные священнослужители пытаются прикрыть фиговым листом наготу своего цинизма и укрыть кощунство, жадность, содомию нашего архипастыря нелепыми сказками. Не все знают святые каноны и церковную историю, и нас, противников Сергия, обвиняют в расколе. Мы же верны престолу Московских Патриархов и только считаем, что Священный Синод допустил ошибку в рассмотрении данного вопроса. Святые отца ошибались и прежде, как святитель Епифаний Кипрский, осудивший Иоанна Златоуста, или как равноапостольный царь Константин, сославший святителя Афанасия Великого. Почему-то никто не счел раскольником преп. Феодора Студита, переставшего поминать за литургией святителя Тарасия, патриарха Константинопольского, признавшего ради мира Церкви беззаконный брак императора. Мы же возносим имя епископа Сергия вместе с именем его Святейшества во время богослужения, но требуем нового, беспристрастного и гласного расследования его преступлений! Народ должен знать правду.

Священнослужители, защищавшие владыку и прикрывавшиеся возвышенными словами, делали это из самых низких побуждений. Свое равнодушие они называют «смирением», малодушие — «послушанием», а личную, корыстную преданность падшему епископу — «канонической верностью Матери-Церкви». Призываем их к покаянию, умоляем их встать на защиту Православия!

Возлюбленные ревнители благочестия! Верность Матери-Церкви состоит в нашем бдительном хранении и следовании Апостольскому и Святоотеческому Преданию, а не в личной преданности тем или иным епископам, ибо они могут ошибиться и согрешить. Мы же отвечаем не только каждый за себя, но и за всю Церковь. Смиряйтесь пред Богом и Святоотеческим учением, но будьте непреклонны перед злом и диаволом!

Вспомните пророчество преподобного Серафима Саровского: «Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи земли Русской и прочие духовные лица уклонятся от Православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их. Три дня стоял я, просил Господа помиловать их и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, Царствия Небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут учить учением и заповедям человеческим, сердца же их будут далеки от Меня».

Петрушка получил нотариально заверенное право звать меня мамой: теперь этот маленький человек, в неделю лишившийся обоих родителей, занял главный трон в моей жизни.

Прежде меня нисколько не интересовали дети. Многие мои ровесницы давно обзавелись потомством, разместив семейные гены в крохотных существах. Мать соученицы однажды заманила меня в гости, так хотелось похвастаться недавно родившей дочкой. Та одной рукой удерживала младенца на весу, другой приподнимала левую грудь, чтобы ребенку было удобнее сосать. Интимная сцена вызвала раздражение: зачем мне знать, как выглядит раздутая грудь одноклассницы, к которой намертво прирос младенец — я не успела понять, мальчик или девочка. Некрасивый, в мелких красных пятнышках ребенок сосал грудь так яростно, что глаза у него закатывались, а халат матери намок от молока — оно просачивалось наружу бесформенным пятном, как если бы сарафан надели поверх мокрого купальника. Я не умилялась, а поскорее сбежала — в мир без детей.

Я думала, что не хочу стать матерью. И ошиблась — как обычно.

…Сашенькины похороны сильно растянулись во времени — так растягиваются свадьбы, призванные приветить всю родню. Прах выдали не сразу, и половину бывших на кремации людей смыло в будничную жизнь. Даже отец не дождался: Лариса Семеновна объясняла по телефону, что «ему прихватило сердце». Тяжеленькая урна, выданная мне под роспись, не имела к сестре никакого отношения — в ней могло находиться что угодно. Урну я везла домой троллейбусом, в пластиковом пакете с Моной Лизой.

В письме Сашенька просила развеять ее прах рядом с могилой мужа, она не поленилась прописать этот завет отдельной строчкой. Все, что касалось ее похорон, было описано очень четко, даже судьба Петрушки не дождалась настолько подробных распоряжений.