Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

Я вставил ногу в стремя и вскочил в седло.

— Спасибо за заботу, Кристобаль, но сегодня Бонита будет единственным соучастником моего похождения.

Он смутился, расценив эти слова как намек на его бестактность, но я ободрил его улыбкой:

— Не жди моего возвращения, ложись спать.

Выехав из Кармоны, я направился по извилистой дороге, проложенной еще римлянами, мимо монастыря Дель Кармен и города Сан-Бернардо. Потом, выехав на проселочную дорогу, пустил лошадь в галоп. Я с удовольствием ощущал бедрами, как играют мускулы моей кобылы, как на ее спине от избытка жизни выступает испарина. Я просто обожал это создание, которое фыркает, стонет и потеет.

Красота окрестностей Севильи завораживала меня. Как чувственны и как плодоносны все творения Божии! Холмы были покрыты золотом созревшей пшеницы. Белые, розовые и алые цветки олеандра источали дурманящий аромат. Возвышенности и ложбины напоминали изгибы тела прекрасной женщины, возлежащей на боку. Оставшиеся позади крепостные стены Севильи были похожи на корсет, а башня Хиральды словно соединяла землю и небеса.

Солнце уже клонилось к закату, когда впереди на самом высоком из холмов я увидел огромную гасиенду маркиза. Она напоминала белую крепость, и ее узкие стрельчатые окна, подобно дюжине глаз, глядели во все стороны. Крестьянин, которого я спросил, где живет командор Калатрава, указал мне на маленькую и тоже белую гасиенду, покрытую красной черепицей. Словно часовые, ее окружали кипарисы, а чуть дальше, где начинался спуск к реке, росли дубы и оливковые деревья. Бониту я спрятал немного ниже по реке, убедившись, что ее не будет видно из окон дома. Привязывать лошадь к дереву не было нужды: я знал, что она никогда не убежит от меня, и просто оставил пастись возле воды. Багажа с собою я не брал, чтобы не нагружать лошадь и чтобы никто не мог ее опознать.

Как всякий грабитель или галантедор, я тщательно осмотрелся, как бы изучая расстановку фигур. Рядом с конюшней стояла карета. Закончив работу в полях, крестьяне, одетые в белые рубашки и зеленые холщовые штаны, расходились по домам. К счастью для меня, ничто не указывало на присутствие командора. Быть может, он сейчас где-то проливает кровь во славу короля? Темнота сгущалась. Я вынул из рукава маску и натянул ее на глаза. Ветви и ствол кипариса, послужившего мне лестницей, царапали лицо и руки, и я решил, что когда-нибудь непременно займусь соблазнением на первом этаже. Я забрался на крышу и устроился так, чтобы видеть внутренний дворик, оставаясь при этом незаметным.

Сердце бешено колотилось в груди. Я надеялся, что долго ждать не придется, поскольку мною овладело странное нетерпение. Спокойно, напомнил я сам себе, галантедор никогда не должен терять выдержки и самообладания.

Со стороны может показаться, что отцы в Севилье, как и по всей Испании, просто помешаны на том, чтобы сохранить под замком честь своих дочерей. Мы унаследовали этот обычай от мавров, которые насаждали его так же усердно, как крестьянин засевает свое поле. К их чести, большинство христианских мужей не расценивают пятно крови, пролитой в первую брачную ночь, как доказательство невинности своих невест. И это очень мудро, поскольку подлинную невинность доказать невозможно. Слишком многие девственницы успевают открыть в себе женское начало задолго до первого брачного соития.

Отцы Севильи тоже прекрасно осведомлены об уловках совращения. Они похожи на псов, караулящих вход в курятник. Но уж если лиса туда забралась, они не станут поднимать шум, потому что на карту поставлено замужество их дочерей и благосостояние семьи.

Я как раз размышлял над тем, где может находиться командор, когда услышал пение. Звуки, исполненные радости и жизнелюбия, нарушили тишину, и я увидел, как донья Анна кружит в танце сопротивляющуюся дуэнью.

— Если командор увидит, как вы танцуете… — ворчала дуэнья, пытаясь высвободиться.

— Но его нет.

— Он появится с минуты на минуту.

— Так давай же танцевать быстрее, пока он еще не приехал! — воскликнула донья Анна, вновь пытаясь схватить дуэнью за руки.

— Вам не следует этого делать.

— Но мы всегда с тобой танцевали! — возразила донья Анна.

— А теперь вы выходите замуж. Благородному господину не нужна простушка с деревенскими привычками.

— Возможно, ты и права… — сказала донья Анна, а потом неожиданно добавила: — А может, и нет. Что, если мой муж захочет перенять от простушки ее деревенские манеры?

Она рассмеялась, и звук ее голоса, сладкий, как песня, был полон озорства.

Дуэнья приложила руки ко рту. Распрямив плечи и вскинув голову, она ушла в дом.

— Не сердись, дуэнья Люпэ. Я не хотела тебя огорчить и постараюсь исправиться… — Донья Анна сказала что-то еще, но я не расслышал, потому что она скрылась в доме вслед за дуэньей Люпэ.

Пока я передвигался по крыше в поисках места, с которого удобнее наблюдать, она снова появилась во дворе — на этот раз с соколом, сидевшим на кожаной перчатке, которая скрывала ее руку до самого локтя. Черноволосая и стройная, девушка была невыразимо прекрасна. После того как она сняла с глаз птицы повязку и освободила лапки от веревки, сокол встряхнул головой и принял горделивую позу. А потом уставился немигающими глазами на меня.

— Лети, Феникс. Лети высоко и пей лунный свет!

Птица захлопала большими крыльями и, как мне показалось, полетела прямиком в мою сторону. Я съежился и зажмурил глаза. А когда взглянул снова, то увидел, как донья Анна приподнялась на цыпочки, словно и сама вознамерилась взлететь в ночное небо. Она любовалась полетом сокола и жадно смотрела на усыпанное звездами небо.

Я уже совсем было решился ее окликнуть, когда внезапно увидел столб дыма. Донья Анна тоже заметила дым и побежала обратно в дом. Я перебрался на другую сторону здания и увидел, что деревянная крыша конюшни занялась огнем. Оттуда доносилось тревожное конское ржанье. Я собирался спрыгнуть, когда донья Анна в сопровождении дуэньи сама подбежала к конюшне и распахнула дверь. Перепуганные лошади галопом выскочили из горящей постройки.

— Куда подевались Франциско и Педро? Где Хосе? — обратилась Анна к дуэнье.

— Ушли домой.

— Отчего конюшня могла загореться? — недоумевала донья Анна.

— От молнии, — послышался вдруг мужской голос.

Из-за угла показался человек с горящим факелом в руке. Его голову прикрывал мешок с прорезями для глаз.

— Скажи своему отцу, чтобы он продал это ранчо. Его дочери слишком опасно здесь находиться. — Человек с факелом направился в сторону дома.

— Нет, пожалуйста! Прошу вас… — Донья Анна побежала за ним, пытаясь остановить, но он грубо оттолкнул ее.

В этот момент я спрыгнул с крыши, обнажил свою шпагу и приставил острие к горлу человека, который собирался войти в дом.