Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

Падре Мигель проследил за моим взглядом и прошептал:

— Это нехороший человек!

— Вы знакомы с ним?

В толпе я пытался отыскать глазами донью Анну. Она стояла рядом со своей дуэньей. Они обе с болью наблюдали за происходящим.

— Все мавры в моем приходе знают его, — ответил падре Мигель. — Они прозвали его убийцей мавров. Уверяю вас, такого человека не стоит иметь в числе своих врагов.

Командор тем временем вынул шпагу и размахнулся, намереваясь ударить девушку рукоятью. Лежа на земле, она сжалась в комочек, и рыдала, в то время как мать тянулась к ней и пыталась защитить, несмотря на цепи, которые сковывали ее по рукам и ногам. В этот момент донья Анна решительно встала между отцом и рабами и обнаженной рукою остановила отцовскую шпагу.

— Отец, вам не следует разлучать девушку с матерью. — В ее словах было больше нежности, чем дерзости.

— Ее мать нам не нужна. — Его голос оставался суровым, но, обращаясь к дочери, командор явно смягчился. — А теперь уйди с дороги. Я научу эту девчонку слушаться ее нового хозяина.

— Пожалуйста, отец, сжальтесь над несчастной девушкой, которая еще моложе меня.

Девушка дрожала, лежа не земле и не смея пошевелиться.

— Прошу вас, отец… Зачем нам новые рабы? У нас есть дуэнья Люпэ.

— Дуэнью Люпэ придется продать, чтобы купить эту, — признался командор.

Дуэнья Люпэ вскрикнула от ужаса, когда торговец рабами схватил ее за локоть.

— Нет, отец! Пожалуйста, умоляю вас. Я люблю Люпэ, как родную мать.

— Но она твоя рабыня. Она всегда была лишь рабыней, и таковою останется. Однако сейчас она слишком стара и не внушает доверия. Нам нужна рабыня помоложе.

Он бросил на дуэнью многозначительный взгляд, острый, как укол кинжала. Возможно, он считал ее виноватой в том, что на ранчо было совершено нападение.

— Если вы любите меня, оставьте Люпэ и позвольте ей быть мне вместо матери. А девушка пусть вернется к своей… Ведь мать наверняка любит ее так же сильно, как вы любите меня.

— Люпэ тебе не мать! А эта девчонка научится слушаться меня, иначе ей придется горько пожалеть! — Его голос снова окреп, и командор замахнулся, чтобы нанести удар.

Повинуясь безотчетному порыву, я шагнул вперед и остановил его руку. На этот раз я пришел на помощь донье Анне, не пряча лицо под маской.

— Вы, конечно, не посмеете ударить безоружную девушку, которая не сделала вам ничего дурного.

— А вам-то какое дело?

В его коротко остриженных волосах уже проглядывала седина, хотя тело оставалось вполне крепким. Усы воинственно топорщились в стороны, а бородка узкой черной полосой делила подбородок надвое. Присмотревшись, я увидел шрам на его правой щеке. Он направил на меня кончик шпаги, но я не последовал его примеру.

— Кто бы вы ни были, уйдите прочь с дороги и не вмешивайтесь в чужие дела.

— Меня зовут дон Хуан, и у меня такая привычка — вмешиваться в чужие дела.

Толпа засмеялась, но командору было не до смеха.

— Все понятно. А теперь уйдите с дороги.

Я отвернулся от него и обратился к толпе, как актер со сцены взывает к публике. Мне нужна была поддержка этих людей, чтобы выиграть поединок, а именно: убедить работорговца отказаться от сделки с командором.

— Эта старая дуэнья не будет представлять никакой ценности для нового хозяина, но она бесценна для девушки, которую вырастила. И вы собираетесь совершить столь невыгодную сделку? Быть может, вам следует просто подождать, пока кто-нибудь не захочет купить и дочь и мать? Подумайте, кому будет нужна старая мать, если при ней не будет дочери?

Донья Анна шагнула вперед, схватила отца и дуэнью за руки и прижала их ладони к своей груди:

— Пожалуйста, отец, перемените свое решение. Люпэ сделает все, что вы ей прикажете.

Работорговец вернул командору мешочек с монетами. Командор с угрозой посмотрел на меня, а потом, криво усмехнувшись, сказал донье Анне:

— Здесь нет подходящих рабов.

Юная рабыня поняла, что угроза миновала, и поспешила укрыться в объятиях плачущей матери. Задыхаясь от унижения, командор повернулся ко мне и тихо процедил сквозь зубы:

— Вы еще поплатитесь за эту выходку.

Я вежливо наклонил голову и украдкой улыбнулся донье Анне. Наши глаза встретились. Она нахмурилась и поджала губы, но ее нежное лицо светилось улыбкой. Она быстро отвернулась и взглянула на командора — тот спрятал шпагу. Поблагодарив отца, девушка взяла его под руку и повела к карете. Или позволила ему увести себя.

— Пойдем, Люпэ, — бросила она через плечо.

— Да, донья Анна, — едва слышно пролепетала дуэнья и быстро засеменила за ними к карете, пока командор снова не передумал. Несмотря на то что своим спасением дуэнья была обязана именно мне, она посмотрела в мою сторону с неодобрением, поскольку вновь успела превратиться в бдительного стража и преданного слугу командора.

Садясь в карету, донья Анна украдкой взглянула на меня. По лицу командора было видно, что он вне себя от ярости и, конечно, уже обдумывает план мести. Я понимал, что он не станет долго ждать подходящего момента. Мне вспомнились слова маркиза: «Честь важнее, чем жизнь, поэтому испанец никогда не оставит в живых своего обидчика». Словом «честь» мои соотечественники привыкли называть свою гордыню и тщеславие.

— Ты только что приобрел врага, — прошептал мне падре Мигель.

— У меня много врагов, падре Мигель, зато Господь подарил мне несколько хороших друзей.

Я похлопал его по плечу, а он в ответ улыбнулся мне с нежностью и сочувствием старого наставника.

Оглядывая невольничий рынок, падре Мигель заметил:

— Весь этот кошмар — ради золота!

— К сожалению, в Севилье мы все живем и умираем ради него. — С этими словами я вложил в его ладонь пригоршню золотых монет. — Можете расценить это как налог с моих доходов в пользу святой церкви.

Он посмотрел на меня с благодарностью, по, памятуя о моем преступном прошлом, счел своим долгом поинтересоваться:

— Они честно заработаны?

— Настолько честно, насколько это возможно, когда занимаешься торговлей.

Он улыбнулся, обрадованный тем, что никто не станет придираться к нему по поводу этих монет, и сказал:

— Несчастные возблагодарят тебя. Они от всей души будут тебе благодарны.

Мы попрощались. Я сел в карету и отправился домой, сжимая в руках свою скромную добычу и храня в душе прекрасный образ. Однако необъяснимая тревога не отпускала меня. Я вовсе не был уверен в том, что поступил правильно. Обычно, стремясь завоевать благосклонность женщины, я действовал под покровом ночи. Сегодня же ради доньи Анны я пошел на такой риск, какого никогда не позволял себе прежде. Стоит ли игра свеч? Увенчаются ли успехом мои усилия, как окупились рискованные денежные вложения? Но больше всего меня смущало другое. Сегодня я вел себя не как расчетливый соблазнитель, а как пылкий влюбленный. Мне просто необходимо вновь обрести хладнокровие, благодаря которому я и пользуюсь успехом у женщин.