Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

— Прости, не могу.

— Дон Хуан мертв. Да здравствует дон Хуан! — Альма недоуменно покачала головой. — Один прощальный поцелуй…

С этими словами она прильнула к моим губам. Я слегка отпрянул, но все-таки ответил на ее поцелуй. Если когда-нибудь благосклонные небеса позволят мне жениться на донье Анне, я никогда в жизни больше не поцелую другую женщину. Сейчас я словно прощался со всеми женщинами, которых когда-либо касались мои губы.

За окном послышались торопливые шаги. Я выглянул, но никого не увидел. Комната привратника была удобна, но не слишком безопасна.

— Тебе следует как можно скорее покинуть Севилью. Оставаясь здесь, ты каждое мгновение рискуешь своей жизнью. …Неужели она действительно стоит такой жертвы?

В голосе Альмы прозвучало дружеское участие и искренняя тревога за меня.

— Спасибо тебе.

Я был искренне благодарен Альме за ее заботу. Что же касается доньи Анны, эта женщина и в самом деле стоила любых жертв, а также стоила того, чтобы ради нее быть осторожным. Потом Альма ушла. Мы все сказали друг другу и мы понимали, что больше никогда не увидимся.

Я прикоснулся пальцами к своим губам. Сейчас они казались мне такими же юными и девственными, как в ту ночь, когда Тереза впервые поцеловала меня и я неловко ответил на ее поцелуй. У меня было такое чувство, будто своим прощальным поцелуем я вернул все прошлые поцелуи и теперь мои губы принадлежали только одной женщине на всю оставшуюся жизнь. Но примет ли она меня теперь? Примет ли она ту правду, которую я изложил в своем послании?

Приближается полночь, и я отправляюсь на встречу с доньей Анной в ее семейную часовню. Я твердо намерен избежать той ревности, которая заставляет мужчину цепляться за то, что у него уже есть, и оставить позади тот голод, который заставляет мужчину стремиться ко всему, что для него не предназначено.

Сейчас я вынужден отложить перо, а вместо него взять шпагу, которая пригодится мне в дороге, чтобы защитить донью Анну и себя. Как бы ни сложилась наша судьба, я нисколько не сожалею о том, что отказался от призвания вольнодумца и бесконечных побед ради нескольких мгновений истинной любви и счастья. Фатима была права: один поцелуй любимого человека приносит несоизмеримо большую радость, чем тысяча ночей с незнакомцем. В любовных приключениях я познал изменчивую сущность жизни, которая втягивает нас в свою бесконечную безликую игру. Познав же подлинную любовь, я ощутил дыхание вечности, которое придает нашей жизни цель и смысл.

Скоро я узнаю, предпочла ли донья Анна любовь ненависти, а прощение — мести. Теперь мне есть что терять. Если с нами пребудет любовь, никто не сможет помешать нам — ни инквизитор, ни маркиз.

[ Примечание редактора . На этом записи, сделанные рукой дона Хуана, заканчиваются. Однако, по словам переводчика, дневник содержал дополнительные страницы, написанные в совсем ином, гораздо менее изящном стиле. По всей вероятности, они были сделаны Кристобалем, слугой дона Хуана. Я полностью привожу их здесь.]

Моя рука дрожит, когда я пишу на этих страницах. Мой хозяин отдал мне свой дневник в ту последнюю ночь, и пусть никто не говорит, что я украл его. В течение пятидесяти лет я хранил эту тетрадь в тайнике под своей кроватью. Прежде чем я умру, я должен рассказать о том, что произошло с моим хозяином в ту самую ночь. Каждое мгновение врезалось в мою память. Все, что тогда произошло, до сих пор стоит перед моими глазами.

Мой хозяин не позволил мне сопровождать его, и я впервые ослушался, словно предчувствуя, что он покинет меня навсегда. Когда колокола начали отбивать полночь, он оседлал вороного жеребца и выехал за ворота. Бонита, запряженная в карету, с трудом поспевала за ними. Подъехав к монастырю Святого Франциска, дон Хуан спешился и вошел в церковь. Я с бьющимся сердцем последовал за ним. Железная дверь в часовню командора была открыта, но внутри я никого не увидел. Я проходил мимо исповедальни с задернутой занавеской, когда странное чувство заставило меня обернуться. Прямо за моей спиной возвышалась деревянная статуя святого Мигеля. Раскинув огромные крылья, он сурово смотрел на меня, а в руках сжимал длинный острый меч. Мне стало не по себе, и я поспешно зашагал дальше.

Перед алтарем я увидел моего хозяина со шпагой в руке. Его окружала целая армия: два солдата с арбалетами и шесть приближенных инквизитора. Их шпаги и кинжалы были вынуты из ножен. Позади всех стоял сам епископ. Свечи отбрасывали тени на его зловещий лик. Вот что он сказал. Я не забыл ни одного слова.

— Суд свершился, дон Хуан. Основываясь на показаниях свидетелей, Святая инквизиция признает вас виновным в тяжких грехах против Бога и человека. Долее вам не удастся избегать гнева Господня.

Я, как последний трус, стоял и смотрел, как приближенные инквизитора и солдаты наступают на моего хозяина. Правда, у меня не было с собой оружия, но мне все равно стыдно, что я стоял там как вкопанный. Сначала мой хозяин бросился на солдат, вооруженных арбалетами. Первого он пронзил шпагой еще до того, как тот успел поднять оружие. Потом рукоятью своей шпаги он выбил арбалет из рук другого солдата, который успел прицелиться. Стрела чудом не попала в него. Когда солдат попытался перезарядить арбалет, мой хозяин, как бык, загнанный в угол, напал на него и убил. Потом на него стали наступать приближенные инквизитора.

Мой хозяин понимал, что не сможет одолеть шестерых противников на открытой площадке. Он побежал к ступенькам, ведущим на балкон. Приближенные инквизитора помчались за ним, уверенные в победе. Они думали, что дон Хуан бежит в страхе и теперь они загонят его в ловушку. Но битва была еще не окончена. Мой хозяин поджидал их наверху, где он мог расправиться с каждым из них по одиночке. Снизу мне было видно, как первые двое упали с балкона. Третий был более искусен. Он дрался довольно долго, и ему на помощь подоспели остальные. Теперь хозяину пришлось сражаться на широком балконе со всеми четырьмя, но мне ничего не было видно.

Звон их клинков эхом разносился под куполом церкви. Мое сердце сжималось при звуке каждого удара. Недалеко от того места, где я прятался, стоял инквизитор. Он рычал, как зверь, а его лицо было перекошено от злости на своих приближенных за то, что они никак не могли убить моего хозяина. Потом он не выдержал, и, взяв кинжал у одного из убитых солдат, подкрался с другой стороны. Я видел, как, задрав кинжал над головой, он бросился вперед. К счастью, хозяин обернулся и перехватил его руку прежде, чем инквизитор успел нанести удар. Теперь кинжал был в руке дона Хуана, а его острие было приставлено к горлу епископа.