Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

После Лериного «подвига» мечты о собаке стали одной из важных тем в разговорах между сестрами. Обсуждались даже особенности собачьих пород. И только Аурика Георгиевна, нагрянувшая из своего «митяевского далека» на пару с ссохшейся Полиной, внимательно выслушав дочерей, тут же определила генеральное направление:

– Сразу же предупреждаю: как только вы остынете и захотите от своих псов освободиться, на меня не рассчитывайте. На псарне не жила и жить не буду. Мне, вон (показала она глазами на Полину), своего мопса хватает.

Реплика Аурики несколько охладила разгоряченные умы ее дочерей, и вопрос о покупке собак повис в воздухе. Тогда единодушно решили заботиться о Зайце и стали собирать в судочки все, что оставалось недоеденным в доме.

– Не надо! – взбунтовалась Лера и выбросила в мусорное ведро гуманитарную помощь теток. – У него разовьется ожирение.

– Не хочешь, как хочешь, – обиделись тетки и объявили Валерии Валентиновне Жбанниковой очередной бойкот, который сами же и нарушали то и дело срочными визитами «на минуту».

– Я так больше не могу, – пожаловалась Лера, проводив очередную визитершу, и собралась вывести Зайца на улицу. – Гулять! – позвала она значительно подросшего щенка, в экстерьере которого уже оказалось возможным разглядеть признаки предполагаемой собачьей породы.

– И все-таки: кто-то из его родичей доберман, – настаивал Матвей и приводил железные аргументы: – Видишь, как морда вытягивается. И рыжие подпалины. Может, хвост надо было купировать и уши?

– Не надо, – успокаивала его жена. – Какая нам разница: доберман – не доберман. Заяц он и есть заяц, – говорила Лера и натягивала на подпрыгивающего пса ошейник.

– Ошейник-то зачем? – изумлялся Матвей.

– Чтобы не зализал до смерти, – шутила супруга и выводила свое сокровище во двор. В семье Жбанниковых это называлось – «пойдем, подышим».

Заяц, почувствовав ураган валящих с ног соблазнительных запахов, метался по двору, как угорелый, периодически помечая хоть что-нибудь, что будет являть его собачье достоинство миру. Чаще всего этим «чем-нибудь» оказывались колеса стоящих во дворе машин.

– Фффу-у-у! – всякий раз кричала на него Лера и даже замахивалась, но Заяц только для виду пугался и, отбежав на безопасное расстояние, начинал крутиться волчком, а потом приседал для итогового собачьего действа, на внушительные результаты которого Жбанниковым неоднократно указывали соседи.

– А где мне еще с ним гулять? – жаловалась Лера и кляла московское строительство, отнимавшее у городской зеленой зоны кусок за куском.

– А нам какое дело?! – правомочно возмущались соседи, не желавшие очищать свою обувь от собачьего дерьма.

Но Жбанниковы, озираясь по сторонам, продолжали выгуливать своего Зайца между машинами и за машинами, поближе к помойке. Пожалуй, впервые за долгое время Лера по достоинству оценила доставшееся им на стоянке место: сюда, к мусорным бакам, заходили исключительно по нужде – либо мусор выбросить, либо, уж извините, облегчиться. И такое бывает.

Пока спущенный с поводка Заяц инспектировал все закоулки, Лера, опустив голову, терпеливо поджидала его около своей машины, а Матвей наблюдал за ними с высоты четвертого этажа. Сверху ему казалось, что жена что-то ищет у себя под ногами. Но на самом деле его супруга просто с интересом рассматривала, как изменился лед, став ноздреватым и серым, как будто там, внутри, начался какой-то химический процесс, сопровождаемый трещинами и образованием пустошей. «Скорее бы растаяло», – мечтала Лера и представляла, как обоснуется у бабки в Митяеве вместе с Зайцем. «Только привить его надо», – наметила она план действий и почувствовала, как в ноги ей ткнулся верный пес.

– Чего ты? – наклонилась Лера к нему и потрепала за уши.

«Ничего, – прочитала она в собачьих глазах. – Просто проверяю, здесь ты или нет».

– Здесь я, Заяц, – погладила она щенка, и тот уселся ей прямо на ногу. – За-а-а-яц… Хоро-о-о-оший, – приласкала его Лера и, аккуратно высвободив ботинок, присела рядом. – Хо-ро-о-оший… За-а-айчик… – пропела хозяйка, растворившись в абсолютном счастье: она, Заяц, наверху – Матвей, конец марта и яркое солнце. Настолько яркое, что даже глаза слезятся. «Скоро, видимо, ручьи потекут», – подумала Лера, и взгляд ее упал на сверкающий льдистый обломок. «Надо же! – пришла она в восторг. – Красота какая!» Молодая женщина попробовала поднять его с земли, но быстро поняла, что это только край льдинки, а ее сердцевина поддастся солнцу в самую последнюю очередь.

«Ну, это мы еще посмотрим», – пробурчала себе под нос Лера и, стащив перчатку, накрыла ледяной бугорок ладонью. Человеческого тепла было явно недостаточно, чтобы растопить зимний самоцвет, но женщина сдаваться не собиралась и попыталась расколоть лед каблуком. Тот дал трещину, и Лера, перевернув носком сапога обломок, не поверила своим глазам: перед ней лежали, наполовину вмерзнув в лед, пропавшие несколько месяцев тому назад фамильные серьги, дужки которых она собственноручно скрепила друг с другом.

– Ма-а-атвей! – что есть силы закричала Лера и призывно помахала рукой, уверенная в том, что тот за ней наблюдает. – Ма-а-атвей! – она не могла унять сердцебиение: возникло чувство, что вот сейчас сердце просто возьмет и разлетится на мелкие осколки от невыносимого восторга и радости обретения.

– Не может быть, – отказался поверить своим глазам Жбанников. – Так не бывает. Этого, по логике, не должно было случиться! Если только от натяжения мусорный пакет порвался, и они вылетели. Но тогда бы я заметил… Я же искал! Я все здесь обшарил. Не должно так!

– Не должно, а случилось, – прошептала Лера, не отрывая взгляда от рук мужа, пытавшегося вызволить из ледяного плена семейное сокровище.

Серьги мирно покоились на ладони, Лера рассматривала их, словно строгий оценщик, пытаясь отыскать мельчайшие недостатки. И не находила – они по-прежнему были прекрасны и ярко сверкали, преломляя солнечные лучи.

– Какие красивые! – чуть слышно произнесла она и, сощурившись, чтобы не потерять из виду это бриллиантовое сияние, снова показала их мужу. – Ты только подумай, – в который раз изумилась она случившемуся, – на одном и том же месте две находки: Заяц и…

– Я же говорил тебе, – вдруг начал заикаться Матвей. – Я же говорил, что это никакой не дурной знак!

– Это – не дурной знак, – задумчиво повторила Лера. – Это – самый главный знак в моей жизни.

– В смысле? – перестал заикаться Жбанников, но супруга даже не удостоила его ответом, размышляя о чем-то своем, только ей понятном.

Дома обработали найденные серьги спиртом, а потом показали их, чистые и промытые, Зайцу. Тот чихал и никак не мог взять в толк, что это за зверь такой, коли вокруг него так кружатся оба хозяина. А то, что зверь важный, сомневаться не приходилось, иначе бы эти оба (ОН и ОНА) не закрыли дверь в свою комнату и не заставили скучать в коридоре, прислушиваясь к волнующим звукам, доносящимся из-под двери. Но Заяц – «хороший мальчик», «умный мальчик» – терпеливо ждал, когда его пригласят в святая святых – хозяйскую спальню и даже, может быть, не сгонят с большой кровати и дадут понежиться в лучах искрящегося между ними чувства.