Николай Семченко - Горизонт края света

Впервые в жизни я видел лося так близко. Правда, в лесах, что растут на притоках Пенжины, этих животных встречать всё-таки иногда приходилось. А на реку Белую их даже специально охотоведы завезли – решили пополнить северную фауну. Завидев людей, лоси стремительно бросались в чащу и поднимали несусветный треск. Такчто наблюдал я их только со спины.

Теперь у меня появилась возможность хорошо рассмотреть это животное, напоминавшее жирафу: ноги у сохатого очень длинные, красивые рога, словно огромные плоские кораллы; большая верхняя губа, небрежно свисавшая с морды, на шее болтается эдакое кокетливое украшение – кожаная серьга… Интересный зверь!

Лось то и дело кашлял и сердито фыркал. От тех же охотоведов я знал, что причина этого – личинки овода. Эта гнусная тварь выводит своё потомство в широких ноздрях сохатого. Личинки живут там припеваючи, каждая вырастает в длину до четырёх сантиметров! Они – настоящий живой кляп, не дающий лосю дышать. Вот он м старается прокашляться, отфыркаться от них, но это не помогает, и животное вынуждено терпеть пытку до тех пор, пока личинки не окуклятся и не вывалятся из его носа сами.

Когда сохатого слишком сильно донимают комары и оводы, он словно впадает в прострацию: не обращает внимания ни на зверей, ни на людей – хоть стреляй его, хоть вяжи, ему всё равно.

И этот лось, наверное, больше всего на свете боялся покинуть спасительную воду: всё-таки самые уязвимые места скрыты в луже. Сохатый, хлопая ушами, пугливо дрожал спиной, но с места всё-таки не трогался. М чтобы он не нервничал, я потихоньку отошёл в сторону, зашёл в кусты ольхи, поглядел из-за них на лося ещё немного и подивился его умению стойко переносиь осаду проклятых кровопийц.

Вернулся на стоянку, а Лёша уже сложил палатку и свернул кукль. Весело дымился костерок, и комары держались от него на почтительной дистанции.

За завтраком мы выработали план: двигаемся к Старому посёлку и ждём помощи там, если, конечно, нам её собираются оказать.

Когда гасили костёр, мне показалось: из-за копий молодого ивняка выглянул давешний мужичок. Тот, который мне приснился. Хотел было сказать, наконец, об этом Лёше, но тут увидел сороку. Она спокойно восседала на чахлой березке неподалёку от ив. Если бы там хоронился человек, то зоркая птица давно бы подняла трезвон.

В поход выступили через несколько дней: казаки хорошо отдохнули, а воины Купени за это время соорудили несколько больших лодок, которые внешне напоминали русские струги. Камчадалы вооружились копьями и луками; ём, их стрелы отличались разнообразием: пеньш – с тонким костяным остриём, аглпыньш – с толстым, а ком – тупая стрела с костяной головкой.

Конечно, это оружие было очень примитивным, но в сражении приобретало опасную силу из-за яда, которым намазывали стрелы. Раненый почти сразу опухал, а через несколько суток в страшных мучениях отбывал к верхним людям. Смерти можно было избежать, высосав отраву из ранки. Но и это не всегда помогало.

Обнажённые воины Купени были прикрыты боевыми доспехами – куяками, изготовленными из нерпичьих и моржовых кож. Надевали их с левого бока, а ремни завязывали на правом. Сзади приспосабливали высокие длинные доски – они защищали головы от неприятельских стрел. Спереди, на груди, также крепилась доска.

Воины Купени, как, впрочем, и все другие камчадальские ратники не ходили рядами – только гуськом, друг за другом. Причём, шли ступня в ступню. Так они натаптывали в густых, высоких зарослях узкие тропинки, к которым русские казаки никак не могли приспособиться.

Соседние острожки камчадалов затевали войну по любому поводу, иногда совершенно зряшному: если кто-то недостаточно хорошо потчевал гостя, тот обижался и на его защиту вставали все его родичи; если дети меж собой ссорились или, не дай бог, дрались, тогда их отцы тотчас же призывали своих родичей на битву. Главная цель таких военных кампаний заключалась в том, чтобы получить как можно больше пленников. Их употребляли на самых тяжёлых работах. К столкновениям побуждала и обычаная зависть: воевали из-за красивых женщин, богатых рыбных лагун, хорошей утвари и даже из-за одежды, которая понравилась вождю другого рода.

Искусство камчадальской войны состояло в том, чтобы долговременной осадой добиться сдачи неприятеля в плен. Поэтому воины готовились не столько к нападению, сколько к обороне. Обычно, прослышав о готовящемся походе врага, они выбирали высокие сопки или утёсы, возводили на них укрепления и ждали нашествия. Если неприятель был силён и мог взять осаждённых приступом, камчадалы, не дожидаясь печального исхода битвы, бросались с высоких стен на копья врагов и погибали. Самые храбрые из них устремлялись на штурмующих с луками и тоже валились на поле брани. Уж лучше сложить голову, чем попасть в руки победителя, который великодушием не отличался. С пленниками расправлялись жестоко: жгли их, вешали за ноги, или, распоров животы, наматывали внутренности на древки копий…

Проплывая по Камчатке, казаки видели немало этынум. В здешних местах так именовалось всякое поселение, состоящее из одной или нескольких юрт и балаганов. Внутри землянок вдоль стен располагались полки – на них и спали, и ели, и сидели. Только напротив очага нар не ставили: здесь обычно хранилась посуда – чаши и деревянные корытца, в которых женщины готовили еду как всей семье, так и собакам. Казаки спускались в землянки по-прежнему с превеликой осторожностью: лестницы-стремянки везде располагались над очагами. Камчадалы же взбирались и спускались по ним быстро как белки; не опасаясь ходить сквозь дым и женщины с маленькими детьми за спинами.

– Скоро дойдем до Шандаловых укреплений, – сообщил Купеня на шестой день пути. Он вознамерился распространить свою власть на всю Камчатку, наложить дань на камчадалов и другие народы. У нас обычай иной – всё решают старейшины, храбрые и умные воины. Только совет может объявить войну или мир, а Шандал забрал всю власть в свои руки, все ему подчиняются – и старейшины, и шаманы, и вожди соседних стойбищ…

– А разве ты, Купеня, совсем без власти? Разве твоё слово не закон для сородичей?

– Купеня говорит последнее слово, – уклончиво ответил князь. – А Шандал вовсе совет не собирает…

Атласов усмехнулся. Он и сам предпочитал не обсуждать с подчинёнными ничего лишнего: приказано начальным человеком – значит, должно быть сделано. Без дисциплины и строгости казак распускается, и всё ему воли кажется мало. Так что ему очень пришлись по душе слова Купени о том, что вождь должен говорить последнее слово. Выслушать всех и принять одно решение – это разве не золотое правило?