Мелисса П. - Аромат твоего дыхания

Я лежу на животе, уткнув лицо в подушку, руки за головой, и начинаю медленно заплетать волосы в косы.

«Понедельнище, вторнище, средище, четвержище…» — бормочу я.

Я заплетаю их медленно и аккуратно, держа в руках тончайшие пряди волос.

Я думаю, что, если я это сделаю до того, как это сделает она, со мной ничего не случится.

Мое тело выгнуто, руки напряжены из-за позы, в которой я лежу, как паук, за путавшийся в собственной паутине.

Я заплетаю косичку и чувствую, какая она гладкая, тугая и маленькая.

Я говорю, что так я не причиню себе боли.

Но тут же думаю о нем и понимаю, что он тоже в опасности.

А если стрекоза придет сегодня ночью заплести его волосы? С этого момента он будет связан с ней навсегда, и я не смогу вернуть его, даже если я разрежу себя на крошечные кусочки и лягу ему под ноги.

Так что ночью, сегодня ночью, я пристроюсь к нему, и когда он закроет глаза, я аккуратно, бесшумно заплету его волосы.

И он будет в безопасности. Мы будем в безопасности.

Как только мне подрезали крылья и глаза затуманились до того, что ослепли, его отсутствие стало невыносимым.

Сегодня я проглотила ее одним махом, потому что только ею я могу питаться, потому что больше ничто не может меня накормить, кроме человеческого существа. Мне нужно мясо женщины, ядовитой, ужасной женщины, женщины-стрекозы.

Я что-то другое, более темное.

Я невесомый туман, ужасный ветер, бьющийся в рамы, я жалкая ревность-убийца, я любовь, которую потеряла и больше не найду. Я клубок воспоминаний и радостей, который начал разлагаться и превращаться в перегной от моих наваждений.

Я огромная растянутая простыня, белая, на которой отражаются образы моей истории любви, и каждое воспоминание причиняет боль и страх. Я не хочу искажать реальность, но это мой необъяснимый инстинкт — сделать жизнь сложной и грубой. В его лице я вижу только ложь, нетерпение, неприятие. Я не смогу больше представить его счастливым.

Я летучая мышь, и я только что съела стрекозу. Мы остались с ней вместе надолго под стеклянным колоколом, который наше дыхание сделало невидимым. Она порвала мое крыло, и я слизывала кровь, мой маленький красный язычок вылечил рану, а потом мои острые зубы стали кусать ее лицо и съели ее. Ее тело еще вибрировало, ты должна была это видеть, мама. Ее тело без головы продолжало двигаться, и кровь еще вытекала из артерий. Это был прекрасный спектакль, колокол из стекла был забрызган кровью, которую я слизывала, торжествуя победу.

Я разрушила свой дом и разбросала воспоминания. Мои антенны стали слишком слабыми, глаза — почти слепыми. Я глотаю все, что встречу на своем пути, и мне все равно, если я проглочу и его.

У меня больше не осталось времени вспоминать, восстанавливать себя. Потому что сейчас, я уверена, ничто больше не является плодом моей фантазии и моего страха.

Теперь все реально, ощутимо.

Если мои кошмары снова расцветут, теперь я не испугаюсь, я знаю, что они хотят мне помочь. Они здесь, чтобы я жила безмятежно или, наоборот, всю оставшуюся жизнь находилась в пропасти.

Для меня одно стоит другого. Если его нет, эти две судьбы весят одинаково.

Я слышу его шаги, они остановились перед дверью, молчат, размышляют, потом поворачиваются и удаляются, оставляя меня одну. Моя постель никогда не была такой широкой и печальной, никогда не была такой глубокой и опасно удобной. Я уже чувствую, как его кожа скользит по моей, как его слезы смешиваются с моими, и мы испытываем единое чувство, да, единое чувство, потому что ничто из того, что случилось, не является реальным. Он пишет что-то, я поворачиваюсь к столу, мои глаза в моем сердце, я чувствую себя крошечным муравьем, потерянным в этой ужасной огромной постели. Я хочу быть еще меньше, хочу стать прозрачной. Хочу, чтобы он меня раздавил. Я с трудом пытаюсь найти тепло в краю пухового одеяла, и кончики пальцев чувствуют, как оно рвется. Мое тело — это просто кусок плоти, лишенный крови, брошенный в морозильную камеру; он ждет, чтобы кто-нибудь купил его, приготовил, сожрал. Существует только мое тело, и оно выдуманное.

Голубые глаза, похожие на твои, смотрят на меня и улыбаются. Я шепчу: «Мама», но она качает головой и нежно улыбается.

«Ты должна уйти, — говорит она, — ты должна убежать и понять».

Я делаю вид, что ничего не слышу.

«Посмотри на меня, — восклицает она, — посмотри мне прямо в глаза».

Я смотрю туда, а там слова. Сначала они неясные, каракули, капли чернил, но постепенно буквы приобретают конкретную форму и превращаются в слова. Это письмо. Похоже на почерк молодой женщины, торжественный, внутри «о» и «а» большое пространство, которое делает буквы надутыми, как воздушные шарики.

Письмо гласит:

Дорогая Мелисса, я твоя поклонница. Я знаю, что я одна из многих, но надеюсь, что ты прочтешь это письмо, может быть, даже ответишь мне, кто знает.

История, которую ты рассказала, не моя история, она мне не принадлежит. У меня другая жизнь, другой опыт, я совершала выбор — может быть, неверный, но это был мой выбор, а не чей-то еще.

Однако, дорогая Мелисса, я чувствую контакт с тобой. Как будто между нами натянута нить. Существует связь, я это поняла, и, надеюсь, ты не сочтешь меня невеждой. Я просто хотела сказать тебе то, что думаю. Это очень сильная связь, я не могу ее объяснить.

P.S. Прилагаю свою фотографию, думаю — так ты представишь того, кто прячется за словами.

«И что? — спрашиваю я у женщины с глазами, как твои. — Еще одна думает, что она — это я?»

«Дура, это может избавить тебя от всех страданий. Ты что, не понимаешь, что единственная связь между вами — это он? Единственное, что может быть между вами общего, — это любовь, которая связывает вас с ним».

«Что ты несешь? Что это была не Виола, а эта паршивая Пенелопа, которая подвергает опасности мою любовь с Томасом? Хочешь сказать, что я была слепа, как всегда?»

Ее глаза снова становятся нежными, и это меня нервирует.

«Нет, — говорит она, — эта придет после тебя, ее даже нет в его мыслях. Она придет, если ты решишься, если ты пойдешь вниз, откроешь почту и посмотришь фото, которое она тебе прислала. Ты можешь решить, выжить или умереть… Я не знаю, что из этого хуже», — говорит она, стыдливо закрывая рот.

«Заткнись, заткнись, не смейся! Объясни мне как следует», — подстрекаю я женщину с твоими глазами.

«Сделай так. Если ты хочешь умереть, лучше всего сделать вот что: ты пригласишь ее к себе домой и за несколько часов до ее приезда уедешь. Уберешься. Но ты должна уйти насовсем. Через некоторое время, когда он будет дома, она позвонит в дверь, он откроет, и она будет вынуждена принять его приглашение войти, потому что проделала долгий путь… И так ты умрешь, но хотя бы будешь счастлива. И будешь знать, что все реально и ничто больше не воображаемо».