Илия Троянов - Собиратель миров

— Ты был в нее влюблен, я мог бы и сам догадаться. Она вскружила тебе голову.

— Все было бы не так ужасно, если бы он не стал со мной откровенничать. Я еле выдерживал. Он думал, что показывает мне свое доверие, говоря о ней. Что его в ней удивляло, что ему нравилось. Я не мог остановить его. Любые мои слова могли вызвать у него подозрение. Чем дольше она была у нас, тем откровенней становился он со мной. Мне не хотелось слушать ни слова. Но стало еще хуже. Ему нужны были не только мои советы, он пожелал, чтобы я был его заступником. Он не давал приказания. Но было трудно не понять, чего ему хочется. Я должен был говорить с ней про него.

— Ты ревновал к сахибу. Теперь я понимаю. Он был богат, он обладал многим, чего не было у тебя, так почему он должен обладать еще и женщиной, в которую ты был влюблен. Разве не так было? И он не чувствовал твоей ненависти?

— Нет, у меня не было ненависти. Это тоже ложь.

— Поэтому она осталась в Бароде? Ты оклеветал ее перед фиренги? Не в силах больше выносить ее присутствие? Она посеяла вражду между вами?

— Молчите. Вы говорите чушь. Она была тогда мертва, уже давно мертва.

— Как? Почему она умерла?

— Вы не знаете удержу, думаете, я доверю вам то, что никому еще не рассказывал?

— Я просто спросил.

— Вы не можете спрашивать обо всем.

— Но это был вполне обоснованный вопрос.

— Я что, плачу деньги, чтобы доверять вам свои тайны? Вы и так перевернули мне жизнь с ног на голову.

Спустя неделю Упаничче согласился обучать этого ученика, и Бёртон приказал Наукараму время от времени доставлять к дому учителя большие тыквы. Что ты думаешь о нем? Мне запомнилось, сахиб, что он ежедневно приходит в одно и то же время, он хозяин собственной жизни, это качество серьезного учителя. Действительно, каждый день, в четыре часа, с точностью до минуты, они слышали дребезжащие колеса тонги, храп лошака, и как только Наукарам открывал дверь, на садовой тропинке появлялся маленький белобородый человек, за ним шагал его секретарь, закрывая учителя от солнца зонтиком. Они пили масала-чай, Упаничче любил, чтобы пряностей было побольше, затем вместе садились за письменный стол. Наукарам клал на плетеный стул три подушки. Грамматика была для Упаничче танцевальной площадкой, на которой он крутил пируэты. Бёртон не вмешивался. Никто и не ожидал, что проворный ум удовлетворится сослагательным наклонением вспомогательных глаголов. Его отступления оставались поначалу в пространстве языка. Вам, несомненно, знакомы наши два слова, обозначающие человека: «адми», происходящий от Адама, который, как уверяют мусульмане, появился на свет в наших краях, и «манав», что возник от Ману, имени иного предка, из — как вы бы сказали — индуистской традиции. По речам их узнаете их, не так ли? В нашем языке мы оказываемся потомками двух родов. Какую силу это может нам дать! Не следует ли из вашей аргументации, гуруджи, что каждый индиец является и индусом, и мусульманином? Не будем так дерзки, мой шишиа, будем рады тому, что они живут бок о бок. Но вскоре ему стало мало языка. Закружив сальто, Упаничче приземлился обеими ногами в юриспруденции… в древнеиндийском уголовном праве описывались преступления против животных. Три пируэта спустя он давал комментарии по кастовой системе… вы говорите высокородный, мы говорим дважды рожденный. Не очень-то большая разница, как вам кажется? А после объяснения звательного падежа он наградил ученика поговоркой, что книгу, карандаш и женщину никогда нельзя одалживать, не то получишь их обратно разорванными, разломанными, растрепанными. Эта поговорка вашего сочинения? Ни в коем случае, из одного санскритского стихотворения, из такого, которое вы назовете классическим произведением. Удивительно! Удивляйтесь, удивление полезно для здоровья. Может, пройдем еще один урок? Достаточно, мистер Бёртон, достаточно. Шишиа, который утомляет своего гуру, бывало ли когда такое? Неслыханно! Вы должны беречь мои силы! Вам еще долго понадобится гуруджи.

Однажды вечером не приехала тонга, чтобы забрать его. Упаничче пришлось ждать, пока Наукарам хлопотал о замене. Хотя он удобно сидел в кресле, поставив ноги на табуреточку, он был беспокоен и, отвечая на расспросы Бёртона о своей жизни, пощелкивал большим и средним пальцами. Через каждые пару фраз он прислушивался, не раздастся ли наконец скрип колес. Вы беспокоитесь о своей жене, гуруджи? Я очень сильно опаздываю, это нехорошо. Я не могу это выносить. Мы — наследники чрезвычайно точной цивилизации. В каждой нашей секунде отражается космический порядок, и каждая впустую потраченная секунда являет ему роковую угрозу. Не обращайте внимания на болтовню о циклах калы, которыми мы якобы столь щедро мыслим. Надо быть точным. Когда Наукарам вернулся с безуспешных поисков, Упаничче барабанил пальцами по подлокотнику, ёрзая на подушках. Наукарам не смог найди ни единой тонги во всем поселении. Бёртон решил, что сам отвезет учителя домой, на спине собственной лошади. А секретарь может дойти пешком. О, мой шишиа, вы чересчур много от меня требуете. Как я заберусь на эту лошадь? Мы поднимем вас. Нет, мне это не нравится, учитель — это не предмет мебели. Хорошо, тогда Наукарам вынесет стул. Я буду держать лошадь, пока вы заберетесь наверх и устроитесь там. Я еще ни разу не сидел на лошади, ни даже на лошаке. Просто садитесь в седло, гуруджи, и немного отодвиньтесь назад, пожалуйста, чтобы мне хватило места перед вами. А вдруг я упаду? Крепче держитесь за меня, гуруджи. В виде исключения сегодня вы зависите от меня. Ах, и таким образом мы поскачем в ночи? Как молодые влюбленные. А если нас кто-нибудь увидит? Пожалуйста, не надо ехать по главной улице, я предпочел бы неосвещенные переулки. Бёртон повел лошадь мягкой рысью, и Упаничче постепенно успокоился. Весьма необычный вечер. Я хотел бы выразить мою признательность. Иначе говоря, я хотел бы дать вам кое-что, что кажется мне соразмерным. О чем вы думаете, гуруджи? О мантре. Возможно, о самой могущественной мантре. Примите эту мантру как дорожную пошлину. Она у вас никогда не иссякнет.

— Звучит красиво, гуруджи. Слушая такие мантры, я готов скакать с вами целую ночь.

— Ох, нам не стоит преувеличивать. Чему я вас обучаю? Соблюдению меры. Вам не любопытен перевод?

— Он не будет звучать столь же убедительно, как санскрит.

— Вы правы, просто выучите мантру наизусть. Значение придет позже. Она действует, увидите, она творит миры.

— Творит миры?

— Ссадите меня вон там, впереди, оставшийся путь я пройду пешком, один. Приходите завтра к нам в дом, на обычную трапезу.