Алексей Филиппенков - Воронка

– Приготовиться…

– Примкнуть штыки-и-и…

И вот он, восемнадцатилетний мальчишка, стоит в этом же окопе, ничего еще не ведающий о своем будущем. Шел 1916 год. Небо окончательно сменило свой голубоватый оттенок. Теперь его затмевало громадное черное облако после пожарищ. Свежий аромат скошенной травы 1985 года сменился смрадом от разлагавшихся тел вперемешку с запахом пороха. Он смотрел на вздымающиеся фонтаны земли перед траншеей и пребывал в парализующей все тело и разум прострации. Пробегавший вдоль траншеи офицер задел нашего героя плечом и вернул его в чувство.

Мальчишка пораженческим взглядом оглянулся вокруг. Рота готовилась к атаке. Командир, стоявший перед шеренгой, всем своим видом показывал, что атака начнется через считанные секунды. Каждый солдат косился на старшего по званию, и когда офицер чуть поднялся по лестнице, ведущей на поле боя, бойцов охватил мгновенный приступ паники и страха.

– Ненавижу ждать. Быстрее же. – Раздался чей-то голос.

От первой атаки нашего юного героя отделяли несколько секунд. От томительного и нервного ожидания, таящего неизвестность, кровь стыла в жилах. У одного из бойцов в этот момент слезились от страха глаза. Секунды, когда все эмоции одновременно овладевают человеком. Губы то предельно сжаты, то рот, напротив, открывается для более свободного дыхания. Скулы напряжены. У кого-то из солдат выдох сопровождается протяжным стоном. Взгляд то стеклянный, то бегает из стороны в сторону. Страх повсюду. В душе живет боязнь идти в свою первую атаку, но вместе с тем желание поскорее сдвинуться с места и со всем криком пуститься вперед, лишь бы настал конец этому невыносимому ожиданию.

– Пресвятая дева. – Чей-то истерический крик пронесся по всей траншее.

Никого это воззвание даже не заставило повернуться. Каждый в эти секунды находился наедине с собой. Кто-то вспоминал клумбу пышных роз возле дома, возле которой часто играл с детьми. Другие с мыслями отправлялись в родительский дом, окунаясь в годы своего детства. Были и те, кто, боясь смерти, просил у бога прощения за все грехи, за плевки в близких, за совершенные по отношению к родным и любимым предательства. Одного из солдат со страха вырвало прямо на свои сапоги. Все они понимают, что покинув этот окоп, им придется встретиться лицом к лицу с собственным жизненным опытом. Он скажется в момент рукопашной схватки, когда враги останутся наедине друг с другом, глаза в глаза. Победа будет зависеть от смекалки, скорости и хитрости. Бок о бок они готовы защищать друг друга. Здесь нет ни бедных, ни богатых. На время наш герой закрыл глаза и увидел маму, которая улыбнулась ему, чуть склонив голову вправо, и это видение словно затмило основной фон боевых действий. Звуки разрывных снарядов поблекли в воображаемых глазах матери, и вся окружающая война стала одной большой иллюзией.

– Мама. – Еле слышно произнес мальчишка. Видение было настолько реальным, что ему хотелось протянуть руку, чтобы дотронуться ладонью до ее румяного лица.

Последние мысли о родных нарушил свисток командира, и рота поднялась в атаку – с криками и воплями, озлобленностью и ругательствами в задымленную пустоту. Чем сильнее боязнь овладевала, тем громче становился крик. Один за другим они поднимались по самодельной лесенке, навстречу собственным страхам и смерти. Вся рота пошла вперед; командир, постоянно дуя в свисток, подбодрял солдат. Выбежав на нейтральную территорию, пехотинцы приближались к вражеской линии обороны, где пулеметы уже были готовы открыть огонь. Прошедший ночью дождь затруднял продвижение бойцов, на дне почти каждой ямки скопилась вода. В больших воронках лежали полуразложившиеся тела убитых, из их распухших тел выглядывали испуганные крысы. Бежавшие скользили по вязкой грязи, падали, но снова поднимались и бежали вслед за остальными. До вражеских окопов было около двухсот метров. Двести метров отделяло одних бойцов от других. От этих двухсот метров зависело, сколько матерей не дождутся своих детей, сколько жен останутся вдовами.

Атака в своей зрелищности приближалась к своему апогею! Поравнявшись в единую линию, первые бежавшие пытались стрелять на бегу в сторону вражеских позиций. В бежавшей толпе слышались имена матерей, проклятия и самая отборная матерщина, которую не услышать даже в самом захолустном баре. Внутренний страх ожидания растворился в море адреналина и захлебывался в неизвестно откуда взятой энергии, способной донести человека до небес. Намерение и желание остаться в живых после боя поселяется в душе у всех. Каждый из этих мальчишек надеется, что пуля не попадет в него, каждый… Здесь, на огненной полосе они пытаются утешить себя знаниями, полученными на тренировках, когда пронзали мешки, набитые соломой. Но здесь не учебный лагерь и не теория, это не драка с ребятами из соседнего двора – здесь убивают.

– Впере-е-д! – кричал офицер.

Внезапно тяжелый и раскаленный воздух сотрясся от раздавшейся пулеметной очереди. За ней бегло послышалась винтовочная стрельба. Первый бегущий в шеренге падает замертво, за ним – второй, третий… десятый.

Наш юный и уже изрядно напуганный герой бежал не в первой шеренге, что и успокаивало, но животное опасение за свою жизнь начинало пересиливать все остальное. Он не сделал еще ни одного выстрела, не пробежал и сотни метров, а ужас войны уже сковал все тело. Пули пролетали мимо, и он отчетливо слышал их свист. Командир роты, бежавший впереди, кричал:

– Выполняйте свой долг, а страх оставьте врагу, он тоже боится. – Он продолжал держать во рту свисток, а в руке пистолет. Через секунду он рухнул на землю, и сердце его перестало биться.

Солдату, бежавшему слева от нашего мальчугана, пуля попала в ухо, и тот, резко закрыв его рукой, упал с диким криком, будто его резали на операционном столе без анестезии. Почва то справа, то слева вздымалась вверх от попадания пуль, и шальной камень из земли выбил солдату глаз. Не успев даже закрыть глаз рукой, солдат получил несколько пуль в грудь и неуклюже упал в глубокую воронку, наполненную водой. Наш герой метался из стороны в сторону.

«Вправо или влево. Боже, убьют, прямо сейчас. Нет, я добегу». – Подсознание безумствовало и издевалось над его разумом. Его глаза успевали за долю секунды сохранять в памяти самую страшную картину человеческого бытия – смерть. Пули продолжали пугать своим свистом. Казалось, что сделав один неверный шаг не в ту сторону, она обязательно пронзит тело. В одну секунду нужно принять решение: свернуть ли, бежать ли вперед или залечь. От этих молниеносных решений зависит вся жизнь, а ведь тебе всего восемнадцать лет. Какой-то рядовой в нескольких метрах левее делает этот самый неверный шаг и нарывается на вражью пулю. Спустя еще мгновение пуля попадает в голову впереди бегущему солдату, и он, теряя равновесие, на скорости падает к земле, всем телом проехав по грязевому месиву. В ту же секунду мальчишка бросается в глубокую воронку справа – она была единственным спасением в этой жестокой схватке. Вероятно, она осталась от очень крупного снаряда и в глубину достигала почти трех метров, а в диаметре не меньше пяти. Вжавшись в скат воронки, он кричал, истерично ртом врезался в бруствер, зубами раздирая земляной покров. Страх переполнял его. Состояние, в котором он пребывал, трудно назвать даже страхом, это было озверение, в котором он потерял всю связь с окружающей его действительностью. Никто из атакующих сослуживцев, находясь под плотным пулеметным огнем, не заметил, как он прячется здесь. Десятки людей пробегали мимо, падали замертво, но продолжали двигаться вперед. В пылу сражения раздался крик одного из офицеров. Это означало провал атаки и отступление. Немцы начали пятиться обратно к своим траншеям, и возле воронки, в обратную сторону бежали сослуживцы, вдогонку которым велся пулеметный и ружейный огонь.