Алексей Филиппенков - Воронка

– Сколько я протяну? – спросил Руди.

Беседу прервала пулеметная очередь со стороны немецких окопов. Туман к этому времени постепенно рассеивался. На другом конце поля разыгралась целая драма. Французский солдат, во время атаки прыгнувший в одну из сотен воронок, пытался вернуться на свои позиции. Со стороны французской линии обороны ему кричали, подбадривая возгласами, и время от времени прикрывали винтовочным огнем, прицельно стреляя в щиток пулемета. Каждый такой прикрывающий выстрел давал возможность бойцу перебежать из одной воронки в другую, но очередная пуля настигла его.

– Отсюда невозможно выбраться, – проговорил француз, – следят за каждым движением.

Прошло около получаса. Состояние Руди заметно ухудшилось. Он смотрел перед собой неподвижно. Со лба стекал холодный пот. Он желал что-то сказать, но губы только искривлялись от бессилия.

– Что с ним?

– Умирает. – Ответил француз.

Глаза Руди были уже неживыми. Они закатились кверху и вместо зрачков были видны только пугающие глазные белки. Он глубоко дышал, жадно вбирая воздух широко раскрытым ртом, губы дрожали. Каждая мышца в его теле была полностью расслаблена.

– Он уже мертв. – Цинично произнес француз.

– Но он же еще дышит. Сделайте что-нибудь.

– Это предсмертная минута. Ему уже ничем не поможешь. Дай ему спокойно уйти.

– Руди, семья, слышишь? Вспомни, у тебя родился сын. – Вымолвил мальчишка, склонившись над умирающим. Шепча ему на ухо слова о родных, он старался вернуть того в сознание.

– Он тебя уже не слышит.

Руди действительно уже не реагировал ни на прикосновения, ни на слова. Было ясно видно, как смерть медленно забирает его. Дыхание замедлилось. Глаза вернулись в исходное положение. Вновь можно было видеть его взгляд, в котором уже ничего нельзя было прочесть. Через мгновение его зрачки резко расширились, он перестал дышать. Это был конец.

– Господи. – Прерывисто произнес мальчишка. От увиденного глаза наполнились слезами. К горлу стала подступать тошнота, и его вырвало тут же.

– Первый бой, да? – спросил француз.

– Что? Да… – испуганно пробормотал наш герой.

– Промочи горло. Как тебя зовут, солдат? – француз улыбнулся и протянул флягу с водой.

– Гольц, рядовой Гольц.

– А имя?

– Вернер, Вернер Гольц. А вас как зовут? – переспросил Вернер, пытаясь нащупать контакт.

– Сержант Франсуа Дюфур, – расстегивая верхнюю пуговицу кителя, ответил француз.

– Наш взвод прибыл сюда только ночью.

– И с утра сразу в атаку? Ты же совсем еще ребенок.

– Мне 18, мсье, – ответил Вернер, вспомнив книгу «Три мушкетера» и как надо обращаться к французам.

– Понятно, что не 40. Много я насмотрелся на молодых новобранцев, как ты, пули их очень любят.

– А почему вы так хорошо знаете немецкий язык?

– Знаю и все. Значит, были на то причины, чтобы выучить его, – ответил француз с абсолютным спокойствием. Его состояние можно было описать только так – будто он сидел с другом у себя на заднем дворе. Его не волновало, что с минуту назад перед ним умер человек, что он находится в воронке, и выхода отсюда нет. Вернера пугало это, и он не понимал подобного поведения. Он не знал, что делать.

– У твоего друга должна быть в рюкзаке еда или вода, достань, – попросил Франсуа.

– Но ведь это его рюкзак, нельзя брать чужое.

– Эй, парень, ты не в суде, ты на войне, и нужно к этому привыкнуть. С таким настроем ты здесь подохнешь завтра же с голоду. Давай снимем его рюкзак, пока окоченение не наступило.

Они вдвоем перевернули мертвого Руди и сняли с него ранец, после чего оставили его лежать в том самом положении, в котором он умер. Его глаза были по-прежнему открыты и, казалось, что он еще живой и продолжает смотреть перед собой. Франсуа провел ладонью по умершему лицу и глаза Руди закрылись.

– Нам повезет, если мы тут пробудем всего ночь, а иначе, через некоторое время твой друг и остальные начнут гнить и вонять, – снова цинично сказал француз.

Вернер смотрел на Франсуа и не находил слов, чтобы сказать что-то. Он никогда не был в такой ситуации и даже не мог представить себе, как ведут себя люди в подобной обстановке. Его психика не могла переварить все случившееся. Вернер перетасовывал в голове десятки фраз и словесных связок, которые он мог сказать, чтобы не вызвать гнев противника.

– Как мы отсюда будем выбираться? – спросил он с небольшой дрожью в голосе.

– Есть только два варианта, наиболее правильные. Когда будет немецкая атака, я притворяюсь мертвым, а ты вливаешься в свою толпу и атакуешь с ними, а дальше все в твоих руках. После чего во время нашей атаки я сделаю то же самое. Или наоборот, в зависимости от того, чья атака будет первой, – быстро и чуть задыхаясь сказал Франсуа, заряжая винтовку. – Или второй вариант, – шмыгая носом, добавил он, – когда будет перемирие, чтобы убрать трупы, и обе стороны выйдут из окопов, стрельбы не будет, и мы сможем встать и разойтись, каждый в свою сторону. Посмотрим, какой из этих вариантов случится быстрее.

– А… а если ни один из этих вариантов не наступит?

– Тогда твоя мама получит повестку о том, что ее сын пал смертью храбрых.

– Разве здесь бывают перемирия?

– Даже война имеет свои маленькие прелести.

Глаза Вернера погрустнели. Он взглянул на бездыханное тело Руди Байера, прокручивая в памяти момент, когда их глаза впервые встретились около часа назад. Пытаясь сопоставить былую картинку еще живого и улыбающегося товарища с тем, что теперь лежало рядом, юношу переполняли глубокие мыслительные процессы о ничтожности человеческого бытия. И лишь узрев в глаза чужую смерть, задумываешься о мизерности собственной жизни. Какова твоя сущность на самом деле. Она ничем не отличается от миллионов других людей – в этом ее прелесть и изъян.

Вернер склонил вниз голову, осознавая всю трагичность ситуации, в которую он попал. Он совершенно не знал, что ему делать и эта безысходность холодным трепетом проникала в каждую клеточку его тела.

Кажется, что университетская жизнь билась в сердце еще только вчера. Он до сих пор отчетливо помнит запах свежей краски в отремонтированном крыле экономического факультета. Как наяву перед глазами до сих пор всплывают яркие краски мирной жизни и свежесть весеннего дождя. А ведь прошло уже два долгих месяца с тех пор, как Вернер Гольц покинул родной город и отправился навстречу своей судьбе.

Но совсем еще недавно Вернер был таким же студентом, как и многие миллионы тех, кому страна напомнила о своем патриотическом долге. Он учился в университете в Йене, маленьком городишке, который нашел свое прибежище на реке Зала в Германии. Жизнь Вернера протекала с отцом и матерью в тесной квартире недалеко от центра города. Мать Вернера преподавала в частной школе, а отец работал в автомастерской и не редко после работы задерживался с друзьями в случайном кабаке, отмечая успешный ремонт машины высокого класса, за которую водитель выкладывал немалую сумму. Однако работа в мастерской не приносила постоянного дохода. Бывали времена, когда мастерская пустела, и семье приходилось потуже затягивать пояса.