Ауэзхан Кодар - Порог невозврата

Тотальная чучмекизация, ставшая ныне единственной нашей реальностью не столь безобидна, чтобы над ней только посмеиваться. Это чудовищная сила, обгоняющая саму себя и, потому, препятствующая естественному духовному становлению наших народов. Многие ценности в наше время, не успев появиться на свет становятся ненужными. Например, возможно ли ныне говорить о национальной идее, когда страна на наших глазах превращается в огромную биржу или акционерное общество с неограниченной безответственностью? Как возможно возрождение культуры, когда никто не хочет влагать деньги в новые имена и свежие идеи?

Если в нормальных странах творческая личность, однажды состоявшись, приобретает все большую и большую известность, у нас над ним увеличиваются лишь круги забвения. И каждый из нас задыхается в своем кругу, как рыба, выброшенная на берег. Как ни странно, этой ничтожной рыбешке, чтобы выжить нужно целое море. Так и для нас все разговоры бесплодны, если мы не в состоянии выйти из своих пресловутых кругов и образовать общество, нацию, государство. И только тогда мы предадим забвению само забвение…

В небесной математике вечно что-то не сходится. И только вздумаешь исповедаться этому миру, как вдруг начинается дождь. Он тренькает по ушной раковине, по затылку, по замыслам, пестрым как бабочки. И все затухает, замирает, разбегается. Остается лишь гул машин, мчащихся по автостраде. Постукивают часы. Урчит желудок. Слух, не способный впитать столь разноречивую информацию, безвольно отдается потоку насилия.

Дождь похож на пьяного пианиста, помешанного на гамме из трех нот: ми-ре-до, до-ре-ми… Иногда его палец натыкается на металл, иногда на дерево, порой на траву. Иногда он просто бурчит что-то нечленораздельное. Ох, уж эти сентиментальные пианисты с их изнуряющей жаждой исповеди! Это не музыканты и не христиане, а натуральные воры. Ибо попробуй настроиться на исповедь, когда тебе приходится исповедовать исповедника. А исповедник пьян и вообще, сказать ему не о чем. Он давно уже выжил из ума, да и в те годы, когда он кое-что еще соображал, он понял, что исповедь – развлечение тех, кто страдает недержанием речи. Так что дождь – это ипохондрия болтунов, не обладающих телом. А нам, носителям тел более прилечествует молчание во глубине наших гортаней. Это та сила, которой нет у дождя, сила сдержанности и целомудрия; цельность, не желающая дробить себя по пустякам.

Дождь плачет и ноет, вибрирует и беснуется: играет свою немудрящую гамму.

Я сплю. Мое молчание расцвечивается яркими снами. Однажды объявится собеседник и оно заговорит. На языке непонятном дождю.

Я звал его реликтовым казахом. Он входил в комнату раскованной походкой воина-аламана. И казалось, что на боку его болтается сабля, а там, за дверьми остался боевой конь, бьющий копытом в предвкушении битвы.

Бросив громовое: "Салам!" он опускался в кресло и тут же начинал говорить о былом величии Дешти-Кипчака, о своих армейских подвигах вождя-одиночки, о маленькой Чечне, укусившей большую Россию. При этом он не успевал повторять, что хищник всегда меньше своей жертвы.

Его округлый лоб с залысинами смуглел и лоснился, раскосые глаза поражали недобрым, горячечным блеском.

Я, обычно, терялся во время его визита-вторжения и по существу был лишь несущественной частью его живого, выразительного монолога. Я мекал, мычал, услужливо кивал головой, а сам вспоминал слова некоего австрийского полукровки о том, что традиции нельзя научиться, если она однажды ускользнула из рук.

На мой взгляд, ничьи победы и поражения ничего не доказывают. Есть лишь вечное повторение подобного или то прехождение-гибель, в течение которого избавляются от всех иллюзий. Но моему герою не дано избавиться даже от одной: от веры в собственную исключительность.

Хоть мы и жили с ним в одном великом "Сегодня", стрелки наших часов упрямо не совпадали. И оставалось только удивляться моему терпению и его опьянению собой. И отсутствию катастрофы в наших отношениях. Впрочем, он однажды уехал и, как выяснилось, навсегда. Я, наконец, получил право самостоятельно распоряжаться своим временем. И с тех пор понял для чего существуют могилы: чтобы в них закапывать свое прошлое и жить настоящим, хрупким и щедрым, как восходящее солнце.

1. К талантливым поэтам относятся как к проституткам, едва преодолевая чувства гадливости и соблазна

2. Я готов написать роман, но почему-то романа с ним у меня не получается

3. От гения до идиота один шаг, если они сосуществуют в одном человеке

4. Формула «два в одном» – это не только кредо «Твикса», но и обычного шизофреника

5. Объять необъятное можно, если с вами журнал «Тамыр»

6. Что такое человек обыкновенный? Читатель журнала «Простор».

7. Лужа общения

8. Разум – это игла, пронзающая лишь больное место. Или сама боль, возможно, есть лишь далекое присутствие разума

9. Одиночество – профилактика благоглупости

10. Похмелье – дьявольское наказание за грехи наши. Бог придумать такое не мог.

11. Секс – гимнастическое упражнение на уровне инстинкта

12. Опьянение – минута свободы, которая далеко заводит

13. Пьянство – органический механизм самоистребления

14. Горгона – женщина, неспособная к диалогу

15. Аполлон – меткий стрелок, которому все равно куда стрелять

16. Вдохновение – это такая шалава, которая всегда почему-то кстати

17. Поэзия – способность говорить ни о чем, в то время когда все говорят о чем-то

18. Философия – узаконенный идиотизм самоуверенных интеллектуальных фюреров

19. Постмодернизм (1) – свобода попугайничать и нести любую околесицу

20. Традиция – пустое слово, оправдывающее леность ума и неспособность к самовыражению

21. Личность – имярек, ощущающий свою лишнесть

22. Семья – нечаянное образование, приватизирующее личность

23. Праздник – возможность промискуитета, а что может быть лучше?

24. Дружба – ежедневное покушение на твою иммунную систему

25. Романтика – магнитофон эпохи застоя

26. Скепсис – способность убирать преграды, выдающие себя за достижения

27. Чесотка – это когда тело пытается мыслить

28. Авангардизм – способность к самоэстетизации

29. Модернизм – осознание того, что бытие неисчерпаемо

30. Постмодернизм (2) – каталогизация исчерпанного бытия

31. Текст – это авторские экскременты и ничего более

32. Экспрессионизм – попытка эмоциональной экономии

Жузы (от слова: жуз) – территориально-племенные объединения казахов. Их всего три: Старший, Средний, Младший.