Ян Войк - Изнанка

– Всякое бывает. Два заблудившихся ребёнка за два года – это не совпадение, просто невезение. Нам с тобой не повезло.

– А ты не думаешь, что есть и другие дети?

– Какие ещё другие дети, Андрей?! – Иван даже остановился, чтобы заглянуть в лицо спутнику. – Ты что знаешь что-то, чего не знаю я?

– Нет, – Милавину удалось произнести это вполне естественно, – я просто пытаюсь найти ответы.

– Тебе не ответы надо искать, а собственную дочь. А других детей здесь нет и быть не может.

Он резко развернулся и продолжил путь.

«Да уж, – подумал Андрей, шагая следом, – хочешь разругаться с Иваном – заведи разговор о Максе».

Дальше через Большой каменный мост они шли молча. Внизу под ними колыхалась мёртвая серая река. Андрей любил открытые водные просторы, когда белые барашки пенятся на гребнях волн, а блики солнца играют с рябью. Причём серо-голубые тёмные волны нравились ему даже больше, чем прозрачная легковесная лазурь пляжных лагун, в мрачном дыхании глубины ему чудились воля, сила и неодолимая мощь. Но здесь, на Изнанке, река была мертва. Вода, не отражавшая ни одного солнечного луча, не несущая в себе ни единого блика, с высоты выглядела лишь пепельно-серой массой. А над этой пустыней лениво гулял тщедушный ветерок, перегоняя по ней безжизненную рябь, не в силах даже вспенить волны. Мрачная тёмная река под стать серым низко нависшим облакам, а между ними зажата выцветшая панорама столицы, до боли знакомая по открыткам и телевизионным заставкам.

Андрею совершенно не хотелось любоваться этим видом, он перевёл взгляд на корабль, что стоял приткнувшись бортом к причалу у другого берега реки, как раз напротив дома Кукловода. Серёга Харон назвал свою посудину «Бригантиной», о чём свидетельствовала размашистая надпись, сделанная ярко-синей краской по борту корабля и перекрывающая прежнее старательно замазанное название. Однако кроме имени у этого судёнышка и гордого парусника ничего общего не было, даже паруса.

«Бригантина» Харона представляла собой крохотный двухпалубный теплоходик из тех, что принято называть «речными трамвайчиками». Нижнюю палубу и панорамные окна капитанской рубки забрали частой стальной решёткой, а на верхней оборудовали укрепление из мешков с песком, да ещё установили крупнокалиберный пулемёт. Однако все эти грозные доработки не могли скрыть, а скорее даже подчёркивали, гражданскую несерьёзность прогулочного кораблика. Около теплохода виднелись четыре неподвижные фигурки в натовском камуфляже и касках – исполнительные мамелюки уже взяли посудину под охрану.

Последний блокпост кремлёвцев Андрей с Иваном прошли в самом конце моста, уже знакомая стена, сложенная из остовов легковых автомобилей, и проход в ней, перекрытый парой дверей, первая – легкая решётчатая, вторая выполнена из толстых досок и обита железным листом. Два охранника-зомби проводили их стеклянными взглядами.

Они пересекли широкую многорядную Улицу Серафимовича, оставив по правую руку, рубленую кубатуру Дома на набережной, и вышли к Болотной площади. Несмотря на то, что по календарю шёл май, цветы в клумбах и на газонах выглядели давно и безнадёжно увядшими, а зелень травы и деревьев, пропитанная серым светом пасмурного дня, казалась болезненно ядовитой. Следом за Иваном Андрей прошёлся по газону мимо чаши неработающего фонтана и выбрался на центральную аллею. Через пару минут они оставили позади памятник Репину под недовольное карканье нескольких ворон, облюбовавших бронзового истукана. В дальнем конце площади Андрей заметил ещё одну скульптурную композицию, огороженную кованым заборчиком, поначалу издалека он даже принял её за группу живых людей и невольно вздрогнул, вспомнив разговоры о людоедах. Но уже в следующую секунду понял, что это всего лишь несколько статуй выстроенных полукругом около общего центра. Андрей уже и не помнил, когда ему последний раз приходилось бывать на Болотной площади, не проезжать мимо на автомобиле, а именно гулять, любуясь пейзажами или памятниками, и скульптуры эти он видел впервые.

– Что там? – Милавин указал рукой.

– Хрен его знает. Памятник какой-то, – отмахнулся от него Поводырь.

Они продолжали идти по главной аллее, постепенно приближаясь к композиции. Теперь уже можно было различить, что в центре находится нечто ярко-золотистое, разглядеть, что именно, было невозможно из-за облепившего скульптуру воронья.

Ещё несколько шагов и Андрей понял: фигуры собравшиеся полукругом принадлежат не совсем людям. Вернее люди среди них тоже были, но чудовищно искривлённые, гротескные, напоминающие злобных горгулий. Лысый костлявый лакей, изогнувшийся в подобострастном поклоне, предлагал огромный медицинский шприц; мрачный насупленный толстяк, который оседлал пивную бочку, держал в руках кувшин и кубок; высокая женщина с лицом закрытым балахоном, вела на ниточках, как марионетку, какую-то странную двухголовую тварь; недалеко от неё стоял худощавый карлик в высоком цилиндре, с притворно радостной улыбкой на лице он указывал рукой на стопку книг, а болезненно худая, буквально измождённая нищенка, чьи лохмотья не могли скрыть пустых обвисших грудей, протягивала руку, прося подаяния.

Но кроме них в цепочке стояли создания, лишь отдалённо напоминающие людей. Жаба в женском платье, свинья, напялившая на себя старинный долгополый фрак, пляшущий осёл с огромной погремушкой в руке, мощный носорог с отвисшим пузом в переднике мясника и мужская фигура с клювастой орлиной головой. Крайним справа стоял худой как жердь персонаж в средневековых рыцарских доспехах и противогазе, он держал в руках то ли артиллеристский снаряд, то ли авиационную бомбу. И над всей композицией возвышался водружённый на дополнительный постамент, четырёхрукий зажмурившийся болванчик, одну пару рук он сложил на груди, а другую использовал, чтобы демонстративно заткнуть себе уши.

Что же в центре? Чёрно-серые вороны так плотно облепили центральную фигуру, что различить, кто там изображён было практически невозможно. Тем временем Иван начал огибать композицию по дуге, забирая вправо.

– Подожди, – бросил ему Андрей, он сорвался с места и устремился к скульптурам.

– У нас нет времени, – откликнулся Поводырь.

Но Милавин, не слушая его, уже подбежал к композиции. Он вспугнул ворон и они, надсадно каркая, взвились в воздух, но не улетели прочь, а вместо этого мрачно закружились над головой. В центре окружённые двенадцатью чудовищными тварями стояли два ребёнка, мальчик и девочка, с завязанными глазами они на ощупь шли навстречу друг другу. Их фигурки были выполнены из начищенного ярко-жёлтого металла и должны были сиять золотом под солнечными лучами. Но здесь солнца не было, и крошечные фигурки детей лишь чуть поблёскивали, как будто подчёркивая свою чужеродность и беззащитность в мрачном сером мире. Теперь, вблизи, стали видны надписи под каждой из горгулий: «Наркомания», «Жадность», «Пьянство», «Нищета», «Война», «Безразличие»…