Виталий Мелик-Карамов - Почему у собаки чау-чау синий язык

– Как дела?

– Спасибо, ничего, – ответил я.

Но это было только начало. Полночи он каждые десять минут, поднимаясь, интересовался, чем мы занимаемся. Ничем, естественно, заниматься, кроме как отвечать на его вопросы, мы не могли. К утру все уснули совершенно измученные. Причем, как выяснилось, никто из нас так и не разделся.

Спустя много лет Саша скажет: «Я так по-детски тебе завидовал!» То, что завидовал, это понятно, но что тут было детского, для меня загадка.

Утром, спящие на ходу, мы отправились вместе с Вероникой в будочку-кафе за очередной порцией бутербродов с анчоусами и яйцом.

В маленьком зале за пластиковым столиком, грациозно оседлав стул на гнутых алюминиевых ножках, роскошная мама мальчика Андрюши в одиночестве пила бочковой кофе, разбавленный сгущенкой. Этот кофе имел совершенно одинаковый вкус от Прибалтики до Хабаровского края, будто варили его на всю страну в одной большой кастрюле.

Когда мимо нас пробежал мальчик Андрюша, Саша его поймал и спросил: «Как зовут твою маму?» Мальчик вырвался, добрался до свой красавицы-родительницы и что-то долго шептал ей в ухо. Выслушав ответ, он вернулся к нам, соблюдая безопасную дистанцию, и внятно продекламировал: «Мама сказала, что вы дураки!» Стало ясно, что за песню на ночь он ей спел. После такого заявления на нас напала дикая ржачка. Саша даже выскочил, не разгибаясь, из кафе. Вероника застыла, – такого в Бразилии, конечно, не увидишь. Оскорбленная мама Андрюши вслед за Зегалем вышла из кафе. Было такое впечатление, что она собирается пнуть его ногой. Но дипломатическая выдержка победила, и она с гордой прямой спиной отправилась по дорожке к пляжу. Будущий дипломат шел за ней, периодически оборачиваясь и показывая нам язык. Теперь это означало явно не восторг, а осуждение.

День уже разгорелся, и можно было идти на почту за телеграфным переводом, но мы еще немного поработали над составом будущей команды. На роль музыкального руководителя мы, не сговариваясь, определили друга Шошенского Лёню Терлицкого. Терло учился на пару курсов младше, но был нашим ровесником, и единственный из тех, кого мы знали, мог играть на рояле.

Потом я предложил двоих ребят из моей группы – Сашу Клипина и Андрея Климова. Эта парочка работала на контрасте. Климов был здоровый малый с короткой челкой, огромным румянцем, курносым носом и хитрющими глазами. При такой образцово-кулацкой внешности он имел маму – ответственного сотрудника ЦК КПСС и жил в доме № 26 на Кутузовском, то есть в одном дворе с генеральным секретарем. Друг и сосед Климова снабжал меня из буфета этого богоугодного заведения американскими сигаретами «Кент». Это при том, что сам генеральный секретарь курил сигареты «Новость». Мой первый мохеровый шарф тоже от Климова. Они с приятелем-соседом купили в комиссионке мохеровый плед за сто двадцать рублей, разрезали его на восемь частей и продавали каждую за двадцать пять.

Типаж Саши Клипина – артист Георгий Вицин, но в отличие от знаменитого Труса Саша носил очки и умел хорошо рисовать то, что мало кто рискнет изобразить. Вкрадчивый и сладкоголосый Шурик, который, по слухам, имел мощный мотоцикл, правда, никто его ни разу на нем не видел, однажды показал мне рисунок такого содержания. С искаженным лицом обнаженный мужчина вращает мясорубку, в которую опустил собственный член, а из мясорубки вылезают, как фарш, много тоненьких членов. К тому же Клипин все время всех и все фотографировал, и в отличие от мотоцикла на фотографии еще можно было иногда посмотреть. Правда, такое случалось не часто. Точнее, крайне редко. Большим преимуществом Клипина было и то, что его отец служил в наших частях в ГДР, и в распоряжении Саши была, можно сказать, своя квартира.

Я считал, что два таких способных человека, как Климов и Клипин, только украсят команду.

У нас в институте кто-то в кабинке туалета на втором этаже, рядом с парткомом, изобразил на внутренней стороне дверцы следующее. Представьте себе обыкновенную железную дверную ручку, которую, собственно, и используют в общественных местах, не претендующих на роскошь. Это в кратком описании согнутый гладкий металлический прут. Так вот, к верхней его части, где он тремя шурупами посадочной площадкой крепится к дверному полотну, был идеально прорисован мужской торс в натуральную величину. И получалось, что начало ручки выходило точно из нижней части торса и изображало сами понимаете что… Второй, нижний конец ручки, входил, сами понимаете, в какую часть женского торса, изображенного лежащим и с раздвинутыми ногами. И хотя я прекрасно понимал, что мужское естество так два раза согнуться не может, за ручку все же браться было противно. Уму непостижимо, сколько надо было просидеть в сортире, чтобы создать такое произведение!

Долгое время я подозревал, что это работа Клипина; впрочем, классных рисовальщиков у нас в институте и без него хватало.

Наконец пришел час прощания. Бразильская девушка Вероника проводила нас обратно до нашей комнаты. Я великодушно предложил ей пожить в ней какое-то время, поскольку оплаченных за постой денег мы обратно у невидимого хозяина не просили. Она задумчиво кивала головой. Я обещал заехать при случае в Павлодар, чего не сделал по сей день, и мы покатили на велосипедах на почтамт. Господи, как легко было тогда прощаться с девушками навсегда.

Денег, какие я попросил у мамы, могло хватить только на два билета Таллин – Москва. К тому же Саше не терпелось отыскать молодую актрису из ТЮЗа, так что делать нам в Пярну было больше нечего, оставалось только сдать обратно в прокат велосипеды.

Нам вдруг очень захотелось попасть обратно в большой город.

Как только мы приехали в Таллин, сразу, узнав адрес, отправились в местный ТЮЗ имени Максима Горького, который, как известно, ни одной детской пьесы не написал. Во всем театре на тихой улице оказался только один человек – вахтер, плохо говорящий по-русски. По дороге Саша меня убеждал, что надо соврать что-нибудь невероятное, тогда вранье будет выглядеть правдоподобно. Поскольку я был в уже описанной замшевой куртке, то представился режиссером с «Мосфильма», так как друг Прокловского отца, дядя Слава (тот, что пилил ножки у Витиной мебели), работал на студии замдиректором, и мне это казалось достаточным прикрытием. В случае чего я всегда мог сказать: «Позвоню-ка я Семенову!» Представившись, я показал за спину на Зегаля и сказал, что это мой ассистент. Возмущенный ассистент сзади запыхтел, но стерпел. Я попросил встречи с главным режиссером. Но главный режиссер вместе со своей труппой, оказывается, продолжал колесить по республике, и в данный момент знакомый нам автобус направлялся в город Тарту. Ради друга можно пойти на совсем бессмысленное действие, и я спросил у вахтера, как найти молодую актрису, которая мне нужна для съемок нового фильма, и постарался описать ее внешность. Удивительно, но вахтер меня сразу понял и сообщил, что девушку зовут Сюзанна, Сюзи. В театре она стажерка, а работает на соседней улице в галантерейном магазине…