Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря

Анечка открыла глаза и, медленно качаясь, села.

— Я… Я… Чего это… А? — писклявым своим голосом проговорила.

— Всё нормально! — радовался уже Пилин, — Да, вот, «землю» на напряжение воткнули.

Вдруг зазвонил коммутатор.

— Гадство, звонят вовсю уже! Теперь выгонят нахрен с работы! — закричал Пилин и побежал из здания. Выбежав уже за ворота подстанции, Пилин остановился. Чёрный небосвод разрезала светящаяся полоса, на конце которой остановился ослепительный шар. Он быстро увеличился в размерах и, превратившись в диск размером с автомобиль, сел на дорогу перед Пилиным.

Пилин почувствовал, как тело его окаменело, даже языком не смог пошевелить, чтобы выговорить: возьмите меня отсюда на ваш Марс. Он только смог промычать эти слова, почувствовал, как-будто весь организм охватил огонь и потерял сознание.

Через минуту на дороге уже никого и ничего не было. Небо быстро становилось светлее, звёзды прозрачнее. Вдалеке, за снежной землёй огоньками окон ещё светился поселок, ожидая рассвет нового зимнего дня.

В проникшем везде, словно медицинская змея на чаше, остающийся надолго в одежде, даже после выхода из школьного медкабинета сладковатом запахе лекарств она сидела на стуле у стены с полным ртом местами коричневой от выступившей крови ваты, с заплаканными розовыми глазами. И в первый же миг пятиклассник Петя, зашедший внутрь этой вони и страха и, увидев её — влюбился. Потому, что она с её светлыми волосами походила на блондинку Агнету из любимого шведского ансамбля Абба. Точь-в-точь, как на фотокалендарике, купленном в поезде Москва — Керчь прошедшим летом.

Это была новая девочка в школе, в этом новом сентябре седьмого класса. Он вспомнил тут же, что первый раз увидел её в летние каникулы в пункте приёма макулатуры, за которую давали дефицитные сильно пахнущие пластмассой фломастеры из шести цветов. Тогда он и уступил этой заплаканной девочке, которой они не достались, свой набор.

— Нужно чаще чистить зубы! — пробасила испуганной девочке улыбчивая толстая, как циклоп врачиха со светящимся дырявым диском-зеркалом на лбу, — Вон у вас есть как, — блеснула зеркалом на стену, где висел выгоревший пожелтевший плакат со счастливым мальчиком и схемой чистки зубов — вверх-вниз, влево-вправо…

— М-м-гы-м-м. — промычала злобно сквозь вату девочка, что вероятно было понято врачихой, как чищу.

— Чищу! — передразнила она, — Значит не так. Вон сколько гнили повытаскивала, — показала на один кровавый зуб в поддоне и грозно приказала Пете, — Садись, давай, чего мнёшься.

Петя на ватных ногах с колотящимся сердцем покорно влетел и плюхнулся на жёсткое кресло, потными ладошками вцепился в чёрную пластмассу ручек и открыл рот.

Железный грохот инструментов, холодное шарканье ими во рту, светящийся диск на лице врачихи и её молчание после совсем добили волю и разум Пети. Он закрыл глаза, сжался весь и был готов умереть.

Но вот он услышал от неё приятное, и сразу вскочил со страшного кресла.

— Всё хорошо, — сказала она и почему-то запела, — Зубы Черные, зубы страстные, зубы жгучие и прекрасные…

— А у меня родственница в Виле зубным врачом работает потому что, — сказал Петя улыбаясь врачу.

— Ну, ну, молодец, раз родственница. Егоровна, что ль, знаю?

Петя кивнул.

— А тебя как звать? — спросил Петя, подойдя к девочке.

— Ф-фефа, — ответила она набитым ртом, вытащила из кармана передника шариковую ручку и написала на своей ладони — Света.

— Света? — прочитал Петя, — А меня Петя, — представился и потряс её исписанную руку.

Потом взял ручку и написал на ней — Петя.

Девочка тут же гневно начала тереть ладонь о передник и мычать.

— Давай дружить? — невозмутимо предложил мальчик.

Света подумала немного и написала на другой руке — Давай.

— Тогда пошли в кино сегодня? — настаивал Петя.

Девочка мумукнула ртом и написала на руке — В 6 час. Уродины.

— Уродины? — сначала не понял мальчик, — А, у кинтеатра «Родина»! — засмеялся.

В этот же день без десяти шесть вечера в дутой серебристой курточке и вязаной красной шапке с надписью «Спорт» Петя в волнении выискивал в прохожих девчонках её — Свету. И она подошла, словно снегурочка вся в белом. И улыбнулась.

— Пошли? — кивнула наверх, на афишу «ПиратыXXвека».

— Куда? — спросил Петя, теперь только сообразив, что билеты должен был купить сам. — Я это… сейчас!

И побежал к торцу кинотеатра в кассы. Хорошо, что в кармане был рубль, как раз на два билета по пятьдесят копеек, а то позор перед девчонкой!

А потом, в темноте зала он не удержался и взял её за руку. Она не сопротивлялась.

А потом, провожая по темени домой, обнял и чмокнул в холодные губы. Она поморщилась, вытерла их варежкой и, краснея, побежала домой.

А потом в школе ждали каждый урок, чтобы встретиться на очередной перемене для очередного поцелуя. И каждый вечер этой осени они гуляли в обнимку по золотым аллеям городского парка и целовались, целовались на зависть и негодование взрослых прохожих.

А после — он не появился в школе и классная руководительница, сильно нервничая, сообщила, что мальчик Петя из параллельного класса попал под машину, очень сильно попал под машину, под Камаз. И она, Света, на глазах всего удивлённого класса зарыдала, закрыла заплаканные глаза руками и выбежала в коридор.

А через некоторое время, потому что про них уже все знали, была откомандирована нежелающими идти в больницу ребятами туда, в эту невкусно пахнущую лекарствами и туалетом палату с синими стенами и железной кроватью, на которой лежал он — какой-то другой, худой, с синяками под глазами — Петя.

— Привет, — выдавила она и осмелела — поцеловала его в щёку.

— Привет, — выдавил он, смущаясь и отводя глаза.

— Вот… наш класс собрал тебе… фрукты тут, — подбирая слова, поставила пакет с гостинцами на пол. — А ваш?

— Спасибо, — сказал Петя и через силу улыбнулся. — Нормально, приходят.

— Когда тебя выпишут-то? — нашла она чего спросить, лишь бы не молчать.

— Не знаю, — не знал он.

— Болит? — спросила она, показывая на перевязанный Петин живот с торчащей из него трубкой.

— Да не, — протянул Петя. — Я когда выздоровлю, займусь карате, — вдруг сказал он. — Вон, глянь, — кивнул на столик.

На столике помимо каких-то пузырьков и бинтов лежала фотография восточного вида мужика в белом с задранной ногой. И ещё вертикально нарисованными иероглифами.

— Ийя! — выпалил, тоже поглядев на фотографию Петя. — Кэрри. Я тоже так могу.

— Здорово! — согласилась Света, кивнув головой.

— И ещё с катаной, мечом таким, — хвалился он. Пытаясь понравиться снова. — И ладонью кирпич могу разбить, — махнул рукой, — Я лёжа все приемы проработал, мысленно.