Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря

На следующий день она на работу не опоздала. Хоругвь, завернув в газету, взяла с собой. В раздевалке её встретила подруга и сказала, что бригадир не пришёл на работу. А уже к концу смены поползли слухи, что Илью Валентиновича «забрали», якобы за его письма к самому Сталину открыть в посёлке православный храм.

Галина возвращалась с работы и всё думала о бригадире токарей, жалела его, верила, что такого хорошего человека арестовали по ошибке. Конечно по ошибке, разберутся и отпустят. У нас в стране ведь самая справедливая власть, верила девушка, самая передовая партия в мире. Она простит старого заслуженного большевика, который стал заблуждаться силу своего возраста. Но не на следующий день, не через месяц он так и не появился.

Галина уже перестала носить свёрток на работу и одним воскресном утром решила отнести его бригадиру домой. Но, подошедши к дому, увидела, как с повозки разгружают мешки уже новые жильцы. Тогда она, постоянно оборачиваясь, как бы никто не заметил, подошла к дому, где как говорили собирались верующие, открыла дверь в сени, положила свёрток на пол и убежала.

Как-то к её станку подошёл председатель местной ячейки «Союза воинственных безбожников» сухонький паренёк Потов, работавший в другом цехе и сказал Галине:

— Привет! Что-то давно ты, Галя, к нам не заходишь.

Галина, не отвлекаясь от работы, не зная чего ответить, пожала плечами.

— Да, не радостное время для нас настало, — поведал председатель. — Денег больше не выделяют, как война началась. Поговаривают, что церкви хотят восстанавливать. Безобразие какое! Сталин наверно не знает. А если бы Ленин был жив…

— Не мешал бы, — резко оборвала Галина.

— Что-то случилось у тебя Галя? Может, горе какое? Отец с фронта пишет? — спросил Потов.

— Пишет, — ответила Галина, — и добавила шёпотом. — Слава Богу.

— Представляешь, последний номер «Безбожника» вышел в июле, прямо с началом войны, уже осень, а нового журнала нет, — поведал Потов.

Галина пожала плечами.

— Некогда мне, Потов, с тобой болтать, план нужно выполнять, — сказала.

— А мы, кстати, подготовили новые доказательства, что Бога нет, — всё приставал Потов. — Существование Бога как не может быть доказано логически, так Его нельзя определить физическими приборами. Здорово?

Галина пожала плечами.

— А красоту? — спросила она, продолжая обрабатывать деталь. — Можно красоту измерить приборами?

— Какими приборами? — не ожидал Потов.

— А приборы могут вырасти сами? — спросила Галина. — Посмотри, как красиво и ровно получается, видишь? — кивнула на вытачиваемую деталь. — Может этот снаряд сам появиться, просто так, без человека, без этого станка? — остановилась станок, очки сняла. — А цех этот мог сам вырасти? А мир наш мог создаться сам?

Потов почесал затылок.

— Странные речи ведёшь, Галина, совсем не похожие на комсомольца, — сказал зло председатель и погрозил тонким кривым пальцем. — Помнишь, как Горький сказал на Втором съезде нашего союза — Кто создал богов? Мы, наша фантазия, наше воображение, — ковырял Потов пальцем воздух, — Раз мы их создали, мы имеем право их ниспровергнуть. На их место нам не надо никого, кроме человека, его свободного разума.

Галина остановилась станок, сняла очки и повергалась к председателю.

В руках у Галины раздался скрежет.

— Ай! — крикнула она. — Из-за тебя стакан запорола! — кинула корпус снаряда в ящик. — Горький, блин! Горький твой пусть говорит чего хочет, а у меня план горит, так что ступай-ка, не мешай! — замахнулась штангенциркулем и вслед уже уходящему крикнула, — Твои товарищи все уже на фронте, а ты штаны протираешь! Тунеядец!

Вскоре пришло письмо от отца. Он писал, что немцы стоят под Москвой, но Красная армия сдерживает оборону в сотне километров от столицы. Пишет, что Сталин и правительство не уехало. Значит, и мы будем стоять до конца. Отступать некуда, позади Москва.

Отступать некуда было и в тылу, когда с началом зимы в цехе стало холоднее, руки мёрзли и корпуса снарядов можно было обрабатывать только в рукавицах. Работали по двенадцать часов без выходных. Только когда была пересменка удавалось день отдохнуть. В один из таких солнечных декабрьских дней Галина шла в библиотеку сдать сочинения Максима Горького. В нём особенно ей запомнилась стенограмма речи на слёте ударников Беломорстроя в 1933 году. Особенно слова о том, люди из ГПУ умеет перестраивать людей. Зачем, думала девушка, перестраивать такого хорошего бригадира Илью Валентиновича?

Проходя мимо разрушенного храма Галина увидела, как его обходят несколько десятков человек. И впереди несут ту самую хоругвь на древке, которую она подшивала. Хоругвь сверкала в лучах зимнего солнца даже ярче снега. Так зачарованно смотря, девушка не заметила, как подошла к толпе и пошла рядом с хоругвеносцем. Потом зашла вместе со всеми в храм с разваленной крышей, ободранными стенами и снегом на полу.

— Дожила Россия до снега в храме, — услышала Галина женский голос.

Повернулась — старушка стояла рядом.

— Зима пройдёт и весна будет, а как, дочка, иначе? На то Господь с миром и время создал, чтобы всё плохое проходило.

— И война кончится? — спросила Галина.

— И война кончится, и мы победим непременно, — сказала старушка.

Галине стало так хорошо от этих слов, даже воздуха стало не хватать. Она глубоко вздохнула и сказала старушке:

— Спасибо! — и выбежала со слезами на глазах в это солнце, в этот прекрасный мир, в котором всё временно — и завод этот холодный, и тяжёлые снаряды, война эта временна, и временно всё зло. Потому, что так создал Бог мир — за зимой всегда наступает весна.

Солнце, солнце! Свет его из синевы небесной растекается блёстками по снегу. Глаза даже не выдерживают и кажется, что кроме света ласкового вокруг больше ничего нет. И нет никаких звуков, кроме голоса Левитана из репродуктора, что Красная армия отбросила фашистов от Москвы. И кроме сердца своего нет никаких чувств, только доброта. Только странное чувство любви ко всему этому противоречивому миру, который возлюбил и Создатель его.

— На линии сто десять киловольт Озон-Фирюсиха включить основное заземление, на привода линейного и обходного разъединителей вывесить плакаты по технике безопасности. Пять пятьдесят четыре. Угу, — сказал в телефонных трубку диспетчер электроподстанции Пилин, записал в оперативный журнал: «5.54. ДРДУ… На линии Озон— Фирюсиха» и — отложил авторучку.

— Так вот, значит, — повернулся он к электромонтёру Анечке, — я говорю на суде при разводе: квартиру я подам на размен. Трёхкомнатную на две однокомнатные с доплатой. Она мне: не имеешь право. Представляешь? — скривил губы Пилин. — Типа, она владелица, а я только прописан. Типа, по новому жилищному кодексу приоритет у владельца, а я только зарегистрирован.