Уилл Фергюсон - Счастье™

Ах, но это не совсем так – оружие, конечно же, у него было. Маленький пистолет с патроном в патроннике и снятым предохранителем прикреплен липучкой к внутренней стороне правой икры.

– Я к вам с добрыми намерениями! – прокричал Эдвин. Он говорил неправду.

Дверь распахнулась в удушливую тьму, пропитанную едким запахом пота и табака.

– Джек! – окликнул Эдвин.

Он ожидал, что его встретят дуло в лицо и безумный пылающий взгляд. Вместо этого перед ним оказалась комнатушка, заваленная… книгами. Коробки с книгами высились повсюду. Единственным свободным местом были софа с мятыми простынями и потертыми линялыми подушками да просевшее кресло с пледом, рваное по швам, вокруг, словно после взрыва, валялись хлебные корки и стаканчики из-под кофе. Всюду коробки и книги. Книги и коробки. А посреди всего этого, в полумраке стоял Джек Макгрири.

Оружие – какая-то охотничья винтовка – лежало на кухонном столике, заваленном утварью, грязными тарелками – и опять же книгами. Джек был в майке, перед ним стояла бутылка «Южной отрады» и треснувший стакан. Луч света из окна освещал сбоку его лицо. Лицо медведя. Лицо боксера. Тяжелая челюсть, квадратный подбородок, сломанный нос, щетина. Глаза смотрели на Эдвина сквозь стекла полуочков для чтения, которые придавали этому человеку странный эксцентричный вид. Неровно постриженные белые волосы взлохмачены, словно он только встал после беспокойного сна. К стакану и бутылке виски тянулись огромные ручищи, будто руки каменщика: корявые разбитые суставы, тяжелые пальцы, загрубевшая кожа. У гуру или писателя таких рук не бывает.

Через много лет, когда детали забылись, в памяти Эдвина остались не глаза (холодные, каменно-серые) и не внушительная фигура (под два метра и весом не меньше трехсот фунтов). Нет. Запомнились именно руки, огромные тяжелые ручищи.

Голос Джека оказался хриплым и низким.

– Так-так-так. Эдвин де Вальв. Редактор и профессиональный мудила. Наконец-то нашел меня.

– Добрый день, Джек.

– Выпьешь? Эдвин кивнул.

– И себе налейте. Выпить перед смертью.

Но Джек не двинулся с места. Прищурясь, глядел на Эдвина так, словно хотел прервать его существование одной лишь силой воли.

– Чего явился?

– Потому что все знаю. Про Гарри Лопеса. Про весь это фарс. Черт, я даже пытался убить Гарри. – Скрытую угрозу Джек пропустил мимо ушей.

– И что, он мертв?

– Нет, к сожалению, – сказал Эдвин и мысленно измерил расстояние от руки с бутылкой виски до курка винтовки, прикинув, успеет ли он нырнуть, выдернуть пистолет, эффектно перекатиться через плечо и, возможно, сказать пару выразительных прощальных фраз, стреляя в широкую грудь. – Вы, вероятно, слышали, – продолжал Эдвин. – Гарри завязал с ролью «просветленного учителя» и отрекся от своей божественности. Что ж, жалеть тут не о чем, актер из него неважный. Великим трагиком его никак не назовешь.

– Точно, – Джек хрипло хохотнул. – Бэрримора из него не вышло. Слыхал его шотландский выговор?

– Нет. Меня он порадовал… точнее, навязал мне свой ирландский.

– Один хрен. Славный малый, приятный паренек. Но не орел.

– Что касается вашей книги, Джек… На прошлой неделе ее тираж достиг шестидесяти пяти миллионов. Не считая бесчисленных побочных изданий, выдержек и аудиозаписей. Шестьдесят пять миллионов, Джек. И это не предел. Творится что-то небывалое, мы такого еще не видели. Вначале, когда книгу только стали раскупать, я сказал себе: «Возможно, это очередное „Небесное пророчество“». Но все оказалось гораздо серьезнее.

Джек засмеялся. Смех его был шершавым, словно холст, – словно этот холст разорвали пополам.

– Ну да, «Небесное пророчество». Представление идиота об умной книжке.

– Послушайте, Джек. – Эдвин сделал еще шаг. Словно играл в смертельный вариант игры «Можно, мама?». Можно сделать еще малышовый шажок? Ты не спросил: «Можно, мама ?»

– Не двигайся. – Левая рука Джека легла на винтовку, а правой он одновременно и молниеносно опрокинул в рот бутылку «Южной отрады». – Я владею обеими руками одинаково. Иногда полезно.

– Ладно вам, Джек, мне можно доверять. Я ведь ваш редактор. Отношения редактора и автора должны строиться на доверии.

– Так это ты, придурок, хотел назвать мою книгу «Шоколадом для души» или еще каким-то дерьмом.

– Ну да. Но потом я осознал свою ошибку, я понял, что не прав. И все напечатали так, как было. Не изменили ни слова, ни запятой, как вы хотели. Я выполнил ваши пожелания, Джек, – а все почему? Потому что я честный человек.

– Козел ты. Просто у тебя не осталось выхода. По своей непроходимой глупости ты вычеркнул из контракта строчки, разрешающие издателю любые вольности. Как я смеялся. Где еще найдешь такого болвана? Такого мудака?

Эдвин скорчил рожу, которую при желании можно было принять за улыбку.

– Да, вы меня просто насквозь видите. Я идиот, верно. Но хочу узнать одну вещь… («Пока вы живы», – чуть не вырвалось у него.) Как вам это удалось? Вывести эту совершенную формулу? Ведь все работает, Джек. Всё. Упражнения по выработке уважения к себе. Похудение. Как бросить курить. Даже Ли Бок. Как, Джек? Я должен это знать.

– Ли Бок? – Джек подавился сигаретным дымом и отхаркнул мокроту. – Видишь ли, – прохрипел он, – Ли Бок – это сокращение от Лилы Бокенмайер. Была у меня знакомая шлюха в Луизиане, когда мы там стояли. После войны. Знала всякие разные штучки, эта Лила, но в книжке – ее коронная. Нечто вроде фирменного знака. Лучшие двенадцать баксов, что я потратил в жизни. Черт, с тех пор прошло… сколько?… пятьдесят, шестьдесят лет, а то и больше. Я слышал, она в доме престарелых во Флориде. Вышла замуж, у нее дети, внуки. Жила в пригороде. До сих пор получаю от нее открытки, но ум помутился. Болезнь Альцгеймера. Или, может, от старости. Так вот, когда я писал книгу, я собирался вставить туда «уникальную сексуальную методику», а Лила всегда была в этом деле на высоте. И просто ради экзотики назвал ее Ли Бок. Этакий мистический дух восточной тантры.

– А как же Ли Бок для гомосексуалов? Джек пожал плечами:

– Все любят думать, что относятся к той или иной субкультуре, но наши тела – и мозги – устроены одинаково. Сходство важнее различий. Я просто провел аналогии.

Он выбросил окурок в кастрюлю, стоящую в раковине; раздалось легкое шипение. Когда глаза привыкли к темноте, Эдвин четче разглядел лицо Джека. Незаметными шажками приблизившись еще немного, он разглядел паутину красных прожилок, избороздивших нос старика, – свидетельство горького пьянства и еще более горькой жизни.

Джек Макгрири оглядел коробки и хлам, тяжко вздохнул:

– Кто бы мог подумать, что в таком тесном вагончике помещается столько барахла…

На стене виднелись светлые квадраты – там раньше висели картинки, но сейчас все они лежали в коробках. Джек поднял пачку бумаг, похожих на вырезки из журналов (на самом деле страницы из редких книг, он вырезал их перочинным ножом) и бросил в картонную коробку.