Хосе Лима - Зачарованная величина

Японский воин допытывается молчанья
от круговорота искр.
При спуске в ад ему отвечают
кости умерших, орошенные кровью
яростных мексиканских божеств.
Марципан, отороченный предвосхищением,
напоминает плаценту священной коровы.
Павильон пустоты пригибает высокий ветер
и сворачивает его в кровоточащую раковину.
Карнавал в Рио дергает за веревку,
и вот мы уже в освещенном зале.
Разговор на острове Святого Людовика {13} 13 Остров Святого Людовика, или остров Сен-Луи — остров на Сене в IV округе Парижа. ,
змея, входящая под ребро словно пика,
освещает тибетский город
и засыпает слух палой листвой.
Нетопырь-тринитарий {14} 14 Тринитарии — члены католического ордена нищенствующих монахов, основанного в 1198 г.
с дымящимися усами —
в странном спокойствии на островном распятье.
Все и повсюду настороже.
Олень, в перекличке реки со змеей
видящий недосягаемую природу,
чья чешуя призывает ритм торжества.
Дарованье имен, сотворенье имен в слепоте осязанья.
Голос, из-под маски повелевающий ахейским царям,
кровь, не стерпевшаяся с клешнями ночи
и в круговороте опять приходящая к изначальному
шару.
Жрец, почивающий на террасе,
пробуждается с каждым словом, которое поражает
стрелой
голубя, исчезающего в его металлическом зеркале.
Движение слова
в миг отрыва, когда оно образует
упорную величину,
воображаемый город, созданный жителями,
которых не создавали, и все же они живые.
Группы танцоров в маскарадных костюмах доходят
до самого сердца леса, но горизонт там уже дотла
выкорчеван огнем.
Спящий город исходит речью как паром,
пожар бежит как вода по ступеням ветвей.
Новый, непостижимый приказ
поднимает голову потонувшего, но ей уже
не заговорить.
И только пожар озаряет
умолкнувшее пространство кораблекрушенья.

Хочешь, чтоб я тебя помнил?
Дунь,
обрати меня в лист.

Мошка в луче.
Проснешься —
между тобой и подушкой
одна пустота.

Обратиться пчелой?
Отступи,
расцвети этот вечер, погладь
пса в холодную ночь.

Колоннада весны:
тень вселяется в ствол,
чтобы очнуться младенцем
в пеленках.

Иглы звезд
изузорили кожу змеи.
Вот он, строй благодати:
змеящийся путь
и царская щедрость.

С какой высоты
ты склоняешься к сотам
во тьму.
Все ниже… И все нежнее
твое подобье.

Скрыться,
исчезнуть в спасительном облаке.
Путь несводим
к неприкаянной горестной точке.

Агония рыбы
вне движущего удивленья —
всего лишь зеркальный мираж.

Нить зажата в зубах,
но ни лабиринта,
ни выхода.

Ночь обступает
запавшего в память
листу. До чего ты промок,
и между тобой и пустотой —
одна пустота.

Памяти Раймундо Валенсуэлы {16} 16 Раймундо Валенсуэла де Леон (1848–1905) — кубинский тромбонист, композитор, руководитель коллектива духовых «Orquesta Típica Valenzuela», чрезвычайно популярного в Гаване с конца 1870-х годов и с успехом просуществовавшего (уже под руководством Пабло Валенсуэлы, брата Раймундо) до 1926 г.
и его карнавальных оркестров

Не повозка с притушенными огнями,
а месторождение звука.
Валенсуэла разбрызгал двенадцать оркестров
по Центральному
Парку {17} 17 Центральный Парк — площадь с парком в Старой Гаване. . Заторы фригийских светилен, любовных
беседок
с байковым небом, компостельских неверных слезинок {18} 18 … Компостельских неверных слезинок… — Имеются в виду подвески люстр в фойе Галисийского центра в Гаване, клуба выходцев из Галисии, с чем связан и эпитет «компостельские» (по имени галисийского города Сантьяго-де-Компостела). Центр размещался в бывшем здании Национального театра, напротив Центрального парка столицы; позднее, после кубинской революции, был закрыт, а его имущество национализировано.

В сумерках высыпают гимнасты, затягивая пояса,
чтобы взвиваться с таким гаванским порывом флейты.
Флейта, словно веревка, привязана сном за пояс.
Пояс — как флейта в летках осиного роя.

Генералом, смягчающим рык, рассовывая сигары
часовым на постах, Валенсуэла проверил
зодиакальные знаки.
Звезды оркестров блистали над зеленым сукном
столов,
а Валенсуэла подслащивал их скопленья.
Сласти в ажурных кровинках, грейпфрут с гнутой
корицей,
ляпис-лазурь сластей. Оракул коварной миски.
Узкогрудым юнцом в сюртуке, не обшитом тафтой,
Валенсуэла вдруг прыгал с повозки, оттягивая
увертюру.

Он торчал у волынщиков, этих гладильщиков праха.
Брал между делом аккорды, словно подарки.
Брюки солистов лоснились центифолиями коленок,
а он, и не слыша, угадывал партию с полузвука.

Лягушачья Мордашка, Губернатор, Пастух Сехисмундо
пускались в пляс, по-козьи вихляя бедрами,
словно брелками, не раз жеванными собакой.
Пуля, свеча и тумак переметом ловили месяц.

Вокруг Центрального Парка — двенадцать оркестров
Валенсуэлы. Четыре из них — под деревьями,
еще четыре — в салоне компостельских слезинок,
три — на пыхтящих углах. Последний —
на Сан-Рафаэле {19} 19 Сан-Рафаэль — бульвар в Старой Гаване. .

Уже разгорался жар, уголек в тростниковых топях,
Кустик в обличье сбитого с толка устья.
Узкая грудь юнца — в траурных лентах тафты.
Валенсуэла скакал вольтижером от оркестра
к оркестру.

Его день измерялся змеиным кольцом оркестров.
Он чеканил слова на серебряной звонкой колонне.
Такую приносит к реке любой рыболов.
Ах, эта арабская строчка пронзительных
бисерных молний!
Он спешит на подмогу гаснущему оркестру,
отпирая врата другой пирамиды звуков.
Над головой — банан и павлин. Косынка
со звездой на углу, подарок подружки Уайта {20} 20 Хосе Сильвестре Уайт- и-Лаффит (1836–1918) — кубинский скрипач, композитор, автор, среди прочего, нескольких популярных песен («Прекрасная кубинка» и др.). .

Дракон, Котелок, — едва хрипят половицы,
которые мелют сосновую смолку в ступе.
Гарцует рожок, горяча карамельных дешевок,
ждущих, когда гобой склонится к ним
клювом цапли.