Сергей Коночкин - Глаза на том берегу

— Мам, а здесь хорошо, — сказал Санька, — оставайся с нами.

Мать посмотрела на него даже без удивления, даже без какого-нибудь недовольства, а лишь сказала просто, как всегда говорила, не сомневаясь, что ее послушают:

— Мы сегодня уже домой едем.

Они и вправду уехали домой. На станции, когда ждали электричку, мать расспрашивала Саньку, не болит ли у него что. У Саньки ничего не болело, и это, казалось, расстраивало мать. Но когда они уже подъезжали к городу, он вдруг почувствовал себя уставшим и одиноким и захотел заболеть. А уже в троллейбусе мать приложилась губами к его лбу и сказала:

— Так я и знала. Вот, у тебя уже температура. Это надо же придумать — заставить ребенка спать на голой земле…

Днем даже на середине реки было жарко. И брызги, постоянно летящие вверх на частых перекатах, доставляли только удовольствие. Но стоило солнцу скрыться за лесистой горкой, как промокшая одежда давала себя знать — холодила тело и зубы начинали мелко стучать.

Темнота обычно наступала быстро. Каких-то пятнадцать-двадцать минут — и все вокруг становится сплошной темной массой, сплошной темнотой. Она кажется почти осязаемой, эта темнота. Протяни руку, рука в ней увязнет. Но пройдет еще десять минут — и на черном небе вспыхнут удивительно большие, серебристо-мохнатые звезды, небо поменяет расцветку, из черного станет темно-синим, а еще через несколько минут выкатится, высвечивая контур какой-то из гор, желтоватая, с мечтательно темнеющими щербинками луна. Желтеть луна начала несколько дней назад. До этого она была такого же чистого цвета, что и звезды, так же блестела и давала четкую тень.

Было еще светло, когда они оставили один плот у деревни, нужно было купить хлеба и соли, а сами на двух других поплыли засветло выбирать место для стоянки. Перекатов в этих местах было немного, по реке шли легко и быстро, весла брали в руки только на поворотах, чтобы двумя-тремя гребками сбить силу инерции и удержать плот в струе течения. И хотя Большой Инзер такая река, где зачастую следующий поворот начинается тогда, когда не успел кончиться предыдущий, плыть было не трудно.

Несколько раз вдалеке над горами вспыхивали зарницы. Они на какую-то ничтожную долю секунды освещали кусок пространства между небом и землей, и гасли, чтобы через несколько минут вспыхнуть в другом месте. Где-то в той стороне начали собираться тучи.

— Гроза будет… — сказал Тим.

— Стороной пройдет, — ответил Боб. — Нас не заденет. Ветер в сторону.

Они остались на своем плоту вдвоем. Брат Тима вместе с ребятами с третьего плота задержался в деревне.

Место для стоянки, более-менее подходящее, нашли, когда только начало смеркаться. Берег с левой стороны был пологий, с небольшим, метра в два, два с половиной в ширину и метров с десяток в длину, галечным пляжем. Лес по берегу не густой, но поляна, где можно поставить палатки, пряталась в глубине деревьев, метрах в тридцати от берега. Третий плот ждали вот-вот, но с него можно было бы заметить костер на поляне только тогда, когда он поравняется с галечным пляжем. И ребята не успели бы справиться с течением, не смогли бы вовремя остановиться. И кто знает, где они смогут остановиться ниже по течению. До такого места, может быть, еще плыть и плыть в темноте.

— Придется караулить, — сказал Боб.

Только загорелся костер, и сразу же пришла темнота, словно обменялся дневной свет на красные блики пламени. Лес вокруг был хвойным, дрова, соответственно, смолье, и горели с треском, с желанием, выбрасывая вверх, словно выстреливая, снопы искр.

По дороге к берегу Тим два раза споткнулся. Сначала зацепился ногой за камень, потом угодил в какую-то ямку. Оба раза на левую ногу.

«К несчастью, — усмехнулся он. — Случится что-то».

Он не был суеверным и не верил в приметы. И не верил, что может что-то случиться. Просто, говорил сам себе иногда, порой даже сам, специально старался выискивать приметы, чтобы заставить себя или бояться, или верить, или еще что-то ощущать такое, что не поддается точным формулировкам. Это была его собственная, лишь для него одного существующая игра, давно вошедшая в привычку.

Тим вышел на галечный пляж. Бегущая волна шуршала о камни со странным приговором, словно картавила. Ниже по течению разноголосо шумел перекат, но легкий ветерок этот шум относил, и он едва-едва слышался. Река в этом месте была шириной метров в тридцать. Противоположный берег (сейчас его не было видно, но Тим помнил это) очень крут, лес подступал к самой воде.

Наклонившись, Тим выбрал гальку с обточенными плоскостями и запустил ее по реке. Он видел несколько блинчиков, которые сделал камень, потом все скрыла тьма. Примерно в направлении полета камня он и пошел в реку. Самое глубокое место около таких берегов, как он помнил, было обычно чуть выше колен. Где-то на середине реки вода прижала толстую резину сапог к ногам, обволакивая своей силой мышцы, отчего ноги казались тяжелыми, непослушными, словно бы чужими. Здесь шла самая сильная струя течения.

На воде было значительно светлее, чем на берегу. Казалось, что сама вода излучает свечение, хотя она и оставалась по-прежнему загадочно черной. Тим посмотрел на берег. Костер отсюда казался небольшим, и было странно видеть, как люди что-то делают у огня. Они сейчас не казались ему друзьями, не казались знакомыми даже. Это были просто люди у костра, а сам он старался внушить себе, что он не такой. Наблюдал за ними с любопытством, как существо другой породы, как существо, не знающее, что такое огонь и что делают с ним люди. И было даже приятно чувствовать себя не таким.

«Может быть, только оттого это приятно, — подумал Тим, — что знаешь — ты такой же, ты тот же самый, что только что отошел от них. А будь я другим, иным, незнакомым, непохожим существом, это было бы более страшно, чем приятно».

Он постарался представить себя диким человеком, аборигеном этого леса. И это почти удалось. И сейчас он, первобытный дикарь, смотрел на людей огня…

Тим засмеялся, стряхнул с себя навеянное внушением наваждение и повернулся к другому берегу. И тут он увидел глаза. Два зеленых немигающих глаза, два фосфоресцирующих огня. Они были метрах в четырех над водой, следовательно, как он мысленно прикинул, метрах в семи, может, в восьми от берега. Судя по величине и по расстоянию между ними, глаза принадлежали крупному животному.

Куда смотрело животное, на огонь или на Тима, было непонятно. Может быть, оно видело одновременно и Тима и огонь. А может, Тим невидим потому, что магнитная, почти гипнотическая сила огня так велика, что любому лесному существу трудно оторвать от него взгляд. Тим в этом только что убедился на «собственном» опыте.