Светлана Томских - Новогодняя ночь

— Давай еще посмотрю… Черт тебя знает. Вообще вот в этом месте черта жизни у тебя прерывается. Так что все может быть.

Лешка задумчиво откинулся на спинку стула:

— Ты меня, прямо скажем, не порадовала. Ну и хрен с ним, у меня тоже все барахло на родителей записано.

И Роман протянул руку:

— А меня, меня посадят?

Она закрыла его ладонь, улыбнулась:

— Воровать меньше надо. Тогда не посадят.

— А по-моему, ты создан для лесозаготовок, — сказал Лешка, — вон какой здоровый уродился. Ты просто еще не понял, что это твое истинное предназначение. С покупателями — «ля-ля», а душа твоя по бревнам плачет, заливается.

Роман гневно расправил широкие рыхлые плечи:

— Начальник, хочешь тебя с собой заберу, чтоб не скучно было, а там я буду у тебя начальником.

— Так, — Лешка стукнул ребром ладони по столу, — а не пойти ли тебе, Роман Ахметович, за прилавок? У тебя сегодня рабочая смена, насколько я понимаю?

— Иди ты со своим прилавком, я вон пять пузырей водки взял, сейчас по пятнашке спущу — и без проблем, никакой ругани. Если только поторговать, чтобы квалификацию не потерять.

— Ребята, привет, — в дверь заглянула Людка из соседнего гастронома, — одолжите червонец. У нас сервелат финский продают. Хоть бы немного купить. Народ берет по три палки. А я из отпуска, в кошельке два рубля.

Лешка оживился, вытащил десятку:

— На, нищета. А нам-то что не принесла?

— Принесла! Там народ выставил свой контроль. Директор им накладные показывал. Всю колбасу в зал вытащили. Собирались к вам принести, да куда там! Такой кордон.

— Стефка, пока машина не пришла, сходи с Людой. Возьми пару палочек мне и Роману.

— Мне не надо, — испугался Роман, — я на нее глядеть не могу — на эту финскую дрянь. Обожрался ей — вот так.

Стефка с Людкой вышли на улицу.

— Скорей, скорей, Галина ругаться будет. Столько народу, а меня нет, — торопилась Людка.

Она была в одном халатике и в старых босоножках, которые надевала в магазине. Ее коротенькие ножки все время увязали в снегу, и она, в очередной раз вытащив из сугроба ногу, внимательно разглядывала колготки, которые привезла из отпуска — не порвала ли.

Гастроном был битком набит народом.

У входа стояла очередная партия покупателей, нетерпеливо ждущих своей очереди.

— Может, с запасного зайдем? — спросила Стефка.

Людка махнула рукой:

— Там еще на Галину нарвемся.

Они пробрались к прилавку под подозрительными взглядами покупателей.

— Надя, взвесь мне…

— Вообще обнаглели, торгаши проклятые, — крикнули из очереди, — уже на глазах покупателей норовят себе товар захапать, да еще и дружков своих приводят. А ну отойди от прилавка.

— Мне прикажете в очередь встать, если я в этом магазине работаю?

— Нас не касается, где ты работаешь. А ну неси жалобную книгу, мы тебе покажем, как своих знакомых колбаской оделять. Это мы в очередях целыми днями стоим. А вам бы только воровать.

К Людке подскочил бодрый старичок с мясистыми дряблыми щеками, затряс какой-то книжицей:

— Я, ветеран, в очереди стою, а ты, молодая сучка, с собой хвост приводишь. Пошла отсюда, — он стал отпихивать ее от прилавка.

Ошарашенная Людка отвела его руку.

— Все видели? — закричали из очереди. — Она ветерана ударила. Мы сейчас милицию позовем.

— И жалобу напишем.

— Гнать таких надо. Видишь, как они обнаглели. Заворовались. Уважение к человеку потеряли.

Людку окончательно оттерли от прилавка. Она встала в уголок, заплакала.

— Ишь, крокодиловы слезы льет, — сказал кто-то насмешливо.

Стефка равнодушно оглядела толпу:

— Да ладно, брось, не реви, что ты не знаешь, какой народ у нас, когда в очередях стоит?

…— Ну где колбаса? — встретил ее нахмуренный Лешка.

— В магазине. Там скандал. Галина сказала, что на следующей неделе еще получат, тогда они нам принесут.

— На следующей неделе? Ты еще скажи, в следующем году. Ладно, я в 54-й позвоню, у них там тоже сервелат должен быть.

Через полчаса прибыл посыльный из 54-го с ящиком сервелата.

— Позвони Люде, — сказал Лешка, — скажи, что я оставил ей колбасу, пусть придет потом, заберет, когда у них эта помойка закончится.

— Леха, машина пришла, — крикнул Гриша-грузчик, уже успевший основательно залить шары. Дело, видимо, не обошлось без Романа, который торговал водкой.

— Не понял, ты что мне сообщаешь, чтоб я разгружать начал? — спросил Лешка, и тут же — шоферу: — Ты, шеф, не мог еще попозже приехать? К вечеру в самый раз было бы торговать.

Лешка вытащил из сейфа трояк.

— А то ты у меня один, — огрызнулся шофер, спокойно засовывая трешку в карман.

Грузчик Гриша, лениво матерясь, стоял в обнимку с ящиком яблок, стараясь не поставить его мимо телеги. Стефка наклонилась, чтобы выбрать себе весы. Одни из них были индивидуальные — Веры, она потрудилась, чтобы стрелки на них отставали граммов на 200 — кроме Веры на них никто не работал. Роман, Нина и другие продавцы предпочитали обвешивать без топорной работы, более виртуозно — на нормальных весах, даже стрелка у них стояла ровно на нуле. Веру неделю назад повязали ребята из ОБХСС — и она, быстренько подписав у Наумыча заявление об уходе по собственному желанию, без отработки, забрала в РТО трудовую книжку, прежде чем отдел кадров, загруженный кипами бумаг, успел на этот инцидент отреагировать.

— Я затрахался один работать, — скрипел грузчик Гриша, — когда ты, Леха, мне напарников возьмешь?

— Чтоб ты сдох, — огрызнулся Лешка. — День близится к закату, ты за первый ящик держишься, а тебе работы много?

Грузчик Гриша молча засопел и стал еще медленнее таскать ящики. Стефка нацепила халат поверх куртки, забрала накладную и потащила весы на тележку.

Вот и ее традиционное место работы — пересечение двух улиц. Место, открытое всем ветрам. С одной стороны — люди, идущие с рынка, с другой — выходящие из метро. На морозе грузчик Гриша засуетился, мигом сгрузил ящики.

— Девушка, чем торговать будете?

— Яблочки, сорт «мечта покупателей», — выкрикнул грузчик Гриша в собравшийся народ.

Народ мигом выстроился в очередь.

Пока Стефка возилась с весами, устанавливая их на неровном месте, покупатели успели сдвинуть ящики; ковыряя бумагу между досок, они пытались разглядеть яблоки.

— Мне вот из этого ящика, — сообщила впередистоящая женщина.

Раздражение поднималось внутри знакомо, неотвратимо.

Кто знает, что больше всего раздражало, — ситуация или ее повторение? Этот неизменный круг, в котором все раскручивается по одним и тем же законам? Одно и то же мелькание перед глазами — фруктов, покупателей, разговоров.

Покупатель всегда прав. Кто придумал этот лозунг? В каких замкнутых кабинетах, кому первому он пришел в голову? Продавец не прав, потому что в той или иной ситуации по законам магического круга он должен взять свое, надо только дождаться этого момента, закрывая глаза на все остальное.