Инго Шульце - 33 мгновенья счастья. Записки немцев о приключениях в Питере

В метро она предъявила карточку, убедившись, что контролерша действительно на нее взглянула. В прошлом году здесь, на станции метро, которой она пользовалась восемнадцать лет, ее схватили за руку. Она, мол, обманывает государство, было ей громко, во всеуслышание заявлено контролером. Никто даже не остановился, чтобы опровергнуть это. А пока она снова вынула карточку из сумки, так много народу прошло мимо, что на платформе ее, очевидно, так и сочли за обманщицу. Им бы не помешало немного лучше знать людей, подвела она тогда в управлении итог случившемуся и ни словом не обмолвилась о том страхе, какой этот случай оставил после себя. Даже когда она вовсе не думала об этом, она порою ощущала пальцы контролера на своем предплечье. С юнцами, которые у всех на виду перепрыгивали через ограждение, не обращая внимания на свистки и замечания, и, не смущаясь, толкали даже дежурную по эскалатору, это совсем другое дело. В газете она однажды прочитала, что такой юнец был застрелен милиционером. Милиционер пошел под суд. Но где же предел, до которого можно терпеть и за которым следует действовать? Она была на стороне милиционера. А то вдруг все станут перепрыгивать через ограждение, а за билет будут платить только старые и больные. При этом Виктория Федоровна и сама вполне могла бы перепрыгнуть, только не сейчас и не на публике. Она вообще принадлежала к той категории людей, которые не стоят на эскалаторе справа, а спускаются слева. Это давало экономию в полминуты, и их иногда было достаточно, чтобы сесть в более ранний поезд или, по крайней мере, в передний вагон. Тогда и на «Сенной» она выходила одной из первых. Сегодня она встала справа.

Когда Виктория Федоровна сошла с эскалатора, у нее как раз еще оставалось время пройти вперед, а не садиться в последний вагон. Ей удалось даже найти местечко, пока не набилось народу. Важный этап был пройден. Ехать предстояло четырнадцать минут, и она закрыла глаза. Не потому, что устала, а чтобы защитить свое тело от внешних раздражителей и сохранить больше энергии. А может быть, она достигла тем самым противоположного эффекта, потому что таким образом ей не удавалось избежать ни малейшего прикосновения соседей. Всякий раз, когда поезд набирал скорость или тормозил, бедро прижималось к бедру, плечо к плечу. Перед остановкой нарастало давление прижимавшегося бедра, передвигая тело вдоль скамейки. Виктория Федоровна обычно старалась сдерживать тяжесть, которая к ней притекала, не передавая ее дальше. Но сегодня она отдалась на волю инерции. Вся, вплоть до головы. Она никогда не понимала, как можно прислоняться к чужому плечу. И если, как это нередко случалось, вся длинная скамья освобождалась, а ее соседи слева и справа оставались на местах, словно составляя вместе с нею одну семью из трех человек, для нее уже это было слишком. Она считала это чрезмерным посягательством на свою независимость. И в то же время с удовольствием вспоминала о двух мужчинах, которые были настолько погружены в разговор, что их головы сталкивались, если электропоезд отправлялся или, наоборот, подходил к станции. Они что-то говорили друг другу, и каждый поглаживал тыльной стороной ладони куртку собеседника. Даже выйдя на платформу, они продолжали говорить. Она завидовала этим двум, для которых разные конструкции водяных насосов представляли неисчерпаемую тему для разговоров. Ей самой всегда было почти нечего сказать, на какую бы тему ни возникал разговор.

Виктория Федоровна обычно шла от Садовой пешком. На трамвайной остановке все было как всегда. Женщины и мужчины беспомощно метались вдоль переполненных вагонов и не могли смириться с упущенной возможностью сесть в трамвай и ехать дальше. Женщина в синем плаще только и ждала сигнала вагоновожатого. Она кинулась на спину куртки на нижней ступеньке входа и обхватила возвышавшуюся над ней шею. Двери стали сходиться, натолкнулись на плечи синего плаща и вновь разошлись. Затем все повторилось. Ее зеленые туфельки только носками касались ступеньки, казалось, она извивается, изгибается — локоть куртки рубанул ее в грудь, в живот, кулак въехал ей в ухо. Она соскочила обратно на улицу. За высокими узкими стеклами закрытых дверей пассажиры глядели на нее сверху строго, как иконные лики. Трамвай тронулся.

«У тебя кровь идет носом, девушка», — сказала Виктория Федоровна, потому что боялась за белую блузку под незастегнутым плащом. Она направилась дальше. Было ветрено.

Перед входом Виктория Федоровна взглянула на часы. Она шла восемь минут, пять у нее еще оставалось, чтобы подняться на четвертый этаж, повесить плащ, снять сапоги и включить компьютер. Она задержала дыхание, толкнула наружную дверь, стянула шапку с головы, распахнула вторую дверь — и выдохнула. Если бы она хотела в этот момент что-нибудь сказать, сперва раздался бы звук выдуваемого воздуха. От теплого воздуха, ударившего в лицо в дверях, ее затошнило. И Наталье Ивановне не надо бы обслуживать гардероб для посетителей в такой одежде. Все считали ее уборщицей. Да и ждешь ее вечно, болтает всякую ерунду. У Виктории Федоровны было много идей. Женщинам из охраны нужна только стойка с зуммером. Они могли бы сидя, без суеты и лишних движений нажимать на кнопку. Даже и повязок им не надо. А если у кого-то нет пропуска или удостоверения, того не пропустят. Для этого достаточно одной женщины. Но только одной скучно. К тому же надо покрасить вестибюль и лестницу, выправить искореженные пепельницы и урны. Она взяла у Семеновой ключ № 421 и отметила время по часам. Подъем по лестнице ее колени перенесли лучше, чем спуск, и в пот ее тоже больше не бросало.

Виктория Федоровна уже сидела за компьютером и глядела перед собой на обитую новой жестью и потому сверкающую крышу, когда заглянула Вера Михайловна. Она никогда не стучалась.

«Ты уже знаешь?» — Вера Михайловна была, несомненно, очень рада. Виктория Федоровна успела спросить: «А что?», тут свет погас, и ее компьютер выключился с тихим щелчком.

«Ой-ё-ёй», — завопила Вера Михайловна, прижала кулаки к щекам и убежала. Тотчас же коридор наполнился тенями. Только когда открывалась какая-нибудь дверь, можно было различить лица. Все спешили в столовую, пока не раскупили весь кофе и чай. Виктория Федоровна не очень любила Веру Михайловну, хотя ни с кем не разговаривала больше, чем с ней. Первого мая Вера Михайловна, которая на общественных началах распределяла талоны на продукты, вышла с флагом на плече из подземного перехода у «Парка Победы». Виктория Федоровна тогда испуганно отвернулась — без всякой причины, просто автоматически. — Она закрыла свою дверь.

Ей все равно, дадут свет или нет, потому что калькуляция на октябрь, новые цены, общие суммы и почасовые расчеты — все это уже закончено. Последние два дня месяца были пустым времяпрепровождением. Жаль только чая. Обычно в это время она приносила в кувшинчике воды, ставила на окне на перевернутую плитку и разворачивала посудное полотенце, в которое был завернут кипятильник, тут приходила Ольга Владимировна.