Факир Байкурт - Избранное

— Яшар, козленок мой, как чувствуешь себя?

— А ты, дедушка?

— Эх, накормили меня дерьмом до отвала!

— Мы еще будем здоровые, деда?

— Выбраться б нам отсюда — залижем, залечим раны. Главное, ничего не бойся, внучек.

— Деда, давай уйдем в горы.

Дедушка задрожал всем телом, затрясся, будто через него опять ток пропустили.

— Тише! Нельзя тут говорить об этом — услышат, не ровен час!

— Мы ружья достанем, деда!

— Тише, внучек! Не хватало еще, чтоб нас опять пытать стали.

— А где находится Девгенч, деда?

— Молчи! Мы с тобой знать не знаем, где этот дэв находится.

— Я больше никогда в деревню не вернусь, деда. Я в горы уйду. Буду оттуда на города нападать.

— О, Аллах! Да будешь ты держать язык за зубами или нет!

— Они меня оскорбили, деда!

— Этот ребенок совсем разучился молчать! Куда мне деваться?!

— Деда, у меня рот перекошен?

— Чуть-чуть. До свадьбы заживет.

— И глаза у меня в крови?

— Ничего, все заживет… Главное — ничего не бойся.

Дверь распахнулась, и на пороге появились двое в полицейской форме и четверо в штатском, все четверо очкастые, наодеколоненные. Трое мужчин и одна женщина. Она чем-то похожа на Назмийе-ханым, такая же полная, смуглая, только чуть пониже. Один из мужчин снял очки, другой заорал:

— Вставать нужно, когда к вам входят. Ишь расселись!

— Сам бы попробовал встать, когда места живого на теле не осталось, — рассердился дед.

— Ты, ты, мальчишка, вставай! — крикнул один из вошедших на меня.

Я попытался встать, но у меня ничего не вышло, спина горела от ударов.

Штатские повернулись и ушли, остались только полицейские. Один из них схватил дедушку под мышки и силой поставил на ноги, другой — меня. От прикосновения к цементному полу нестерпимая боль обожгла огнем босые ступни. Появилась женщина, с виду похожа на служанку в доме Назмийе-ханым, она принесла нашу обувь с носками. Мы, чтоб обуться, с трудом опустились на мокрую скамейку, но ни я, ни дед не могли нагнуться, чтоб натянуть носки. Нам помогли полицейские и женщина. Опять нас подняли под мышки, повели куда-то. В носках еще больней ступать по цементу. Куда ж они нас тащат? Мне очень страшно. Неужели опять пытать начнут? А вдруг они услышали, как я деда звал в горы, и опять ведут на допрос? Неужели опять пропустят ток через меня? Или будут охаживать дубинкой? Опять я потеряю сознание?

Нас ввели в просторную комнату, где в креслах расположились все четверо очкастых. Поставили посреди комнаты перед ними. По бокам стояли полицейские, они поддерживали нас, иначе мы упали б на пол.

— Говорите, откуда вы знаете Сулеймана?

— Какого Сулеймана?

— Что значит какого? А сколько всего Сулейманов?

— Не перечесть! Хоть пруд пруди Сулейманами, особенно в наших краях.

— Мы говорим о премьер-министре Сулеймане.

— Мы его не знаем.

— Зато он вас знает.

— Ошибка какая-то вышла. Мы с ним не знакомы.

Штатские переглянулись.

— А с Назмийе-ханым вы знакомы?

— Были у нее в гостях, — кивнул дед. — Она нас чаем угощала, дала сто лир. Мы не хотели брать, но она настаивала.

— В праздничный день были у нее?

— Нет, два дня тому назад.

— Зачем ходили к ней?

— Чтобы она сказала об нас Атилле-бею, а он помог бы забрать куропатку у Харпыра.

— Какую куропатку? Опять эта проклятая куропатка! Она и в протоколах допросов все время упоминается.

— Куропатку моего внука Яшара. Однажды Харпыр приехал поохотиться в нашу деревню. Он американ, инженер по самолетам. Охотился на пару с моим сыном Сейитом. Американу очень понравилась куропатка, он просил, чтоб мы ему отдали ее. Но она принадлежит мальчику, он сильно привязан к ней. Мы отказали. А тут наш односельчанин Карами поднес в подарок Харпыру ковер. Мой сын Сейит давно мечтает устроиться на работу к американам и потому заискивает перед ними. Ночью, пока мы спали, Сейит выкрал куропатку и отвез Харпыру. Через пятнадцать дней Харпыр опять приехал к нам в деревню и куропатку привез с собой. Он хорошо поохотился, настрелял много куропаток. Мы говорим: попользовался нашей куропаткой, пора и вернуть. А он и слышать об том не хочет. Ребенок прямо на глазах тает, места себе не находит, слезами по ночам исходит. Где это видано — отнимать любимую куропатку у тринадцатилетнего мальчика! Вот зачем мы приехали в Анкару — чтобы забрать куропатку обратно. Были мы на приеме у вали, у каймакама, решили, наконец, просить о помощи у Назмийе-ханым.

— Кто вас надоумил на это?

— Не дураки, сами додумались. Она ведь жена премьер-министра. Если кто и может помочь, так только она. Однако попусту мы время теряли. Не дождешься угощения в доме имама, не прослезится мертвец. Но мы не виним Назмийе-ханым, сами во всем виноваты.

— В чем же вы виноваты?

— Не надо было к ней ходить! А когда мы поняли это, то пошли на улицу Йешильсеки и стали поджидать у дома, где живет Харпыр. Думали: увидим его, попросим, чтоб вернул нам куропатку. А тут как раз полицейские взяли нас, привели в участок. Уж и били они нас, будто мы и не люди вовсе, а чурки железные, бесчувственные. Через нас даже ток пропускали. Покалечили, измордовали. Ничего, придет время — будет и на нашей улице праздник. Рано или поздно выйдем отсюда. Дождемся, когда и ваше солнышко на закат пойдет! Три долгих месяца кукует кукушка, но осенью и она умолкает. Аллахом клянусь, хоть я и стар, а все равно уйду…

— Куда?

— В горы. Бороться буду. Я и скрывать не собираюсь. Жуть берет, как по сторонам оглянешься! Куда наша страна катится? Стыдно мне, старому! Уйду в горы!..

Молча переглянулись четверо.

— Значит, лично с Сулейманом-беем вы не знакомы?

— Нет! И не хотим знакомиться.

— Мы вас отпускаем из-под ареста.

— Ай да молодцы! Попробовали б не отпустить!..

— Обещайте, что больше не будете околачиваться по улицам. Не давайте повода, чтоб вас задерживали. Отсюда прямиком к себе в деревню возвращайтесь. Мы со своей стороны никаких претензий к вам не имеем.

— Мы не уедем, пока не получим ее.

— Кого?

— Куропатку.

— Да плюньте вы на нее. Неужели куропатки перевелись в ваших местах? Мальчик что, не может другую поймать?

— Но эта — прирученная!

— И что из того? Другую приручит.

— Ребенок очень любит ее.

— Не имеет значения.

— Мы не отступимся! Харпыр не вложил в нее всю душу, и не ему она должна принадлежать.

Рассказывает Сейит.

Семь дней прошло, а отец с Яшаром не возвращаются. Мне гордость мешает кинуться на поиски. Надеюсь, они обосновались где-нибудь в тихом местечке, может, даже в каморке Теджира. Небось лопают каждый день макароны, приготовленные Гюльджан. А по утрам и вечерам пристают к Харпыру: «Отдай куропатку, отдай!» Надоедают человеку. Чего доброго, допортят мое дело до конца. Возьмет он им да скажет: «Забирайте свою куропатку и отстаньте от меня! Чтоб не было здесь больше ни вашего духу, ни Сейитова!» Тогда — пиши пропало.