Факир Байкурт - Избранное

А может, Харпыр и не скажет так. Мне показалось, он человек мягкий. Такому только на кемане [73] Кеман — струнный инструмент, похожий на скрипку. играть, байки детям рассказывать. Живи он в деревне, непременно торговлей занялся бы — продавал бы женщинам мятное масло, дешевые бусы да брошки. У него хоть кусок изо рта вынимай — противиться не станет. Такое у меня сложилось мнение о Харпыре-бее. У него ведь всего-навсего одна страстишка имеется — охота. Приглянулась ему наша куропатка, вот он и ухватился за нее. Он что хочешь отдаст, только не куропатку.

Я жду и жду. Дни тянутся за днями. Что за бесконечная проверка! Знаю, обо мне наводили справки в ильче, расспрашивали разных людей. Интересно, не приходили ли господа из службы безопасности, переодетые, и в нашу деревню? Может, обращались к нехорошим людям, и те сказали: «Ах, Сейит! Он ведь давний враг американцев. Он голосовал за Рабочую партию. Испорченный до мозга костей человек».

Ну и что из того, что я не слишком расположен к американцам? Что из того, что я держу сторону Рабочей партии? Мне ведь такая малость нужна — всего лишь бумажка с положительным отзывом о моей благонадежности. Только так я смогу получить работу в городе и жалованье в тысячу лир. Дайте мне работу, и я землю носом пахать буду. Так хочется получать за свой труд деньги! И, в общем-то, мне на всех наплевать — и на американцев, и на русских, и на Рабочую партию. Какая мне разница, кто как живет, у кого что есть!

Приходил сторож, передал распоряжение, что всем надобно собраться нынче вечером. Мы собрались в кофейне, и староста зачитал правительственное распоряжение о необходимости уничтожать кабанов. В какой-то деревне, кажется в Йендже, кабаны кого-то насмерть задрали, вспороли живот. А случилось это так.

В Акбелене народ решил дорогу мостить. Попросили у властей грейдер, им отказали. Тогда они сошлись и порешили: собственными силами замостим, ни к кому на поклон не пойдем. И принялись за работу. Дело возглавили деревенский староста и сторож. Вдруг откуда-то со стороны Гейикчама раздался крик: «Бегите! Спасайтесь от кабанов!»

Подхватив лопаты, кирки, люди бросились наутек, только пятки сверкают. Прытче всех оказались староста и члены деревенской управы. А живет в той деревне некий Бекир по прозвищу Чурбан. Я с ним знаком. Так вот, этот самый Бекир говорит своим: «И чего вы испугались кабанов! Да я сейчас с ними разделаюсь!» Он с киркой наперевес остановился прямо на пути у кабанов. Один, такой здоровенный, побежал на Бекира. Бекира азарт обуял, он замахнулся киркой, но разве управишься со взъяренным зверем? Удар пришелся по крестцу. Не успели люди глазом моргнуть, а кабан ощетинился, повалил Бекира и давай его мять всей своей тушей. Мнет и, поддев клыками, катает по земле. Люди стоят поодаль, на холме, и смотрят, как матерый зверь расправляется с их односельчанином. Откуда ни возьмись притопали двое жандармов. Услышали, наверно, крики и пришли узнать, в чем дело. У обоих в руках маузеры. Кабан катает и катает по земле Бекира, не оставит его в покое, пока тот богу душу не отдаст. Родственники Бекира кинулись к жандармам: «Вы, ребята, стрелки меткие, пульните ж в проклятого зверя, да только так, чтобы в Бекира не угодить!» Первый жандарм оборотился к одному из родственников и с насмешечкой так спрашивает: «У тебя сестра красивая?» — «Послушай, сынок, не до шуток сейчас. Человек погибает!» — «А чего он на рожон лез? Все люди как люди — деру дали, одному ему больше всех надо», — говорит первый, и другой добавляет: «Мать резвого да осторожного слезами не обольется». «Что теперь поделаешь, — сетуют родные, — не убежал, не уберегся. Не оставлять же из-за этого человека в лапах смерти». «Мы плохо стреляем, — говорят жандармы. — Нас учат по неподвижной мишени стрелять или по движущейся прямо на нас. А тут поди разбери — где кто: кабан ли над Бекиром, Бекир ли под кабаном. Не-е-ет, мы так стрелять не умеем». «В таком случае дайте нам свой маузер, среди нас найдутся меткие стрелки». А жандармы строго так: «Не имеем права оружие в чужие руки передавать. По уставу не положено».

Живет в той деревне некий Хамидин Джелаль, я с ним тоже знаком. У этого самого Джелаля был дома допотопный маузер, бог весть с каких времен припрятанный. Видит он, как дело обстоит, кинулся со всех ног в деревню, вытащил свой маузер и обратно прибежал. А кабан все еще катает бедолагу Бекира. Джелаль взвел курок, опустился для удобства на колени, прицелился, но стрелять не может: Бекир и кабан сплелись в один клубок, запросто можно в человека угодить. К тому ж, если попадешь кабану в спину или в бок, он еще больше взъярится, вмиг расправится с Бекиром и на стреляющего кинется. Надо прямо в лоб. И стрелять можно всего-навсего один раз, ну самое большее два. И наповал. Трудное дело. Если пуля, положим, в Бекира попадет, то от этого вреда большого не будет — все равно мужика не спасти. Можно было б рискнуть, но ведь жандармы стоят, наблюдают. Попробуй при них выстрели в человека, хоть бы и в смертельно раненного. Джелаль перебежал на другое место, поближе, изловчился, прицелился и выстрелил. Кабан дернулся, отвалился от человека и грохнулся на землю замертво.

Что тут началось! Люди кинулись к Хамидину, кричат: «Молодчина! Ай да герой!» Позабыли на какое-то время о Бекире, все поздравляют Джелаля, целуют его. Потом спохватились, подбежали к Бекиру, попытались поднять его. Живот у него вспорот, кишки наружу повылазили. Стоят люди в растерянности, думают, как быть, чем помочь бедняге, а жандармы тем временем насели на Джелаля, требуют, чтоб он отдал им свой маузер. «Не имеете права! — ерепенится Джелаль. — Не мой это маузер, другого человека. Вы у меня отнимете, а хозяин потребует, чтоб я ему деньгами вернул. Не губите меня!» Но от жандармов непросто отделаться. «Сдавай оружие! А хозяина к нам пришли». Джелаль чуть не плачет. «Смилуйтесь, — говорит, — не отнимайте маузер». — «Давай сюда! Иначе хуже будет!» — «Я ведь человека спас! Не мой это маузер!»

Опять забыли люди про Бекира, обступили жандармов и Джелаля, переглядываются промеж себя, перемигиваются. Несколько человек, зайдя жандармам за спины, громко так кричат Хамидину: «Отдай, раз требуют! Не соображаешь разве, кому сопротивление оказываешь — представителям закона!», а сами все ближе и ближе жмутся к жандармам. Вдруг — раз! — схватили законников за плечи, заломили им руки за спины и вмиг разоружили.

«Ну а теперь идите, — говорят. — Посмотрим, как вас там встретят». А Джелалю кричат: «Беги!» Ну, он и задал стрекача, перемахнул за гору Айыбоган. Тут жандармы начинают канючить: «Верните нам оружие, и мы рады будем забыть обо всем, что тут случилось». Как бы не так! «Знаем мы вашего брата, — говорят крестьяне, — вам только поверь…» Клянутся жандармы, божатся: «Пускай сгорят наши дома, пускай отцам нашим не жить на свете, если мы вас заложим». — «Не-е-ет, вам только верни оружие, вы тут же нас под прицелом в участок потащите! Знаем мы ваши штучки! Запрете в подвале, бить-пытать станете». — «Клянемся, мы вам никакого зла не причиним». — «Сержанту небось препоручите, он души из нас вынет». — «Честное слово, никому не скажем». — «Отдубасите почем зря, дубинки у вас кре-е-епкие». — «Нет! Мы никого зря не обижаем». — «Знаем, знаем ваши порядочки! Небось электричеством пытать будете». — «Ни за что!» — «Не верьте, братишки, жандармам. Им соврать — раз плюнуть». — «Люди доверять друг другу должны, так нам ислам велит». — «Кто сейчас помнит заветы ислама? Кто их придерживается?» — «Как же нам быть? — спрашивают жандармы. — Сами подскажите, какой выход из положения найти?» — «Доставайте ручки и бумагу, — велят им. — Пишите, как мы вам скажем».