Гвен Купер - История одной кошки

Бирка на моем красном ошейнике звякает, когда я падаю на пол, приземляясь на задние лапы, и смотрю на Джоша снизу вверх, а он смотрит на меня. Его верхние веки немного опускаются, когда он сощуривается, и я гадаю, пришел ли он к тем же выводам, что и я, — Лаура не хочет входить в эту комнату, чтобы убирать там, но и не оставляет дверь открытой, чтобы никто не видел, насколько эта комната грязнее, чем все остальные помещения в квартире.

— Хорошо, — произносит Джош, — будем оставлять дверь приоткрытой, чтобы ты могла входить и выходить. Договорились? — Он тянется к дверной ручке и почти полностью закрывает дверь. Я удивлена, что мне приходится, толкнув дверь боками, приоткрыть ее больше, чем обычно. Еще недавно я с легкостью проникала в более узкие щели. Я неожиданно поняла, что давно уже не волнуюсь о том, что меня вовремя не покормят, и стала съедать всю еду, которую передо мной поставили.

— Я иду купить бублики и копченую рыбу, — говорит мне Джош. Он улыбается. — Если будешь хорошо себя вести, и тебе позже достанется.

Быстрые его шаги раздаются на лестнице, и Чудовище прекращает визжать ровно на столько, чтобы Джош успел сообщить Лауре, что идет за бубликами. Она просит, чтобы он не забыл купить продукты, перечень которых они составили вчера.

Я бросаюсь в комнату, зарываюсь в свое спальное местечко в глубине шкафа и внимательно прислушиваюсь, чтобы удостовериться, что Чудовище не придет сюда угрожать мне или Сариным коробкам. Однако в основном думаю о рыбе.

Днем приезжает вся семья Джоша, чтобы поговорить о деньгах, о том, кто болен, кто здоров, кто за кого вышел замуж и кто на ком женился, — хотя они уверяют, что приехали сюда на праздник. Джош крепко обнимает маму, когда она входит, и говорит:

— С Днем матери. — Мама Джоша обнимает Лауру чуть дольше, чем сына, гладит ее по спине.

— С Днем матери, — поздравляет ее Лаура, чуть тише, чем Джош, а та целует ее в щеку, а потом отпускает.

В этот же праздник год назад Лаура приезжала в нашу с Сарой квартиру в Нижнем Ист-Сайде. Она тоже принесла бублики и рыбу, а еще букет красных гвоздик, которые Сара поставила в маленькую желтую вазу посреди кухонного стола. Мать с дочерью заключили друг друга в некое подобие объятий (когда бы они ни обнимались, всегда казалось, что они забыли, как это делается). Лаура была не так напряжена, как обычно, когда приходила к нам в гости. Щеки ее порозовели, глаза блестели. Она засмеялась, когда Сара бросила в мою сторону извивающуюся завязку от пакета с бубликами, и я прыгнула, чтобы передними лапами поймать веревочку в воздухе. Она даже терпеливо улыбалась, пока Сара болтала о погоде и смешных историях, которые ей рассказывали на работе, спрашивала, не смотрела ли Лаура интересные фильмы.

После того как они расставили тарелки с едой, я прыгнула прямо на середину стола, чтобы Сара могла поставить и для меня маленькую тарелку с рыбой. Лаура наморщила носик:

— Фу, мам, ты всегда позволяешь Пруденс есть на столе?

Сара расправила плечи, как поступает, когда считает, что Лаура критикует ее поступки. И ответила так:

— Мы с Пруденс понимаем друг друга. — Она погладила меня по спине несколько раз, потом одну руку подложила под живот, чтобы мягко спустить на пол, и поставила рядом со мной мою личную тарелку. Обе внимательно наблюдали за мной. Потом Сара взяла вилку и положила рыбу на бублик. Она взглянула на Лауру. — Иногда мне кажется, что я люблю ее до безумия.

— Не знаю, — протянула Лаура. Несмотря на то что перед ней стояла еда, она к ней не прикоснулась. — А кто решает, что такое безумие? — Уголки ее губ поднялись вверх — намек на улыбку, а щеки порозовели. Она казалась смущенной и довольной собой, как будто владение некой тайной делало ее счастливой. Неожиданно Сара посмотрела на нее более пристально — потом и она улыбнулась, и глаза ее тоже сверкнули.

Сегодня у Лауры щеки не розовеют, глаза не блестят. Все косятся на нее краешком глаза, пытаясь скрыть свои взгляды, но Лаура замечает их, хотя и делает вид, что не замечает. На нее смотрят лишь потому, что она единственная, чьей мамы нет здесь на День матери? Но бабушек Джоша здесь тоже нет, и никто не косится из-за этого на родителей Джоша, поэтому, наверное, я ошибаюсь. Тем не менее Джош сегодня более любезен с Лаурой, чем был минувшие несколько недель, он сидит на подлокотнике кресла, обняв жену за плечи. Она не отодвигается, но и не кладет руку ему на ногу, не смотрит в глаза, как делала раньше.

На обеденном столе лежит громадная гора бубликов в плетеной корзине, которую я раньше не видала, а рядом стоят коробки с мягким сыром и тарелки с различными сортами копченой рыбы. После минувшего праздника я понимаю, что лучше не прыгать на стол и не требовать — как бы чудесно ни пахла эта рыба. Я вопросительно смотрю на Лауру и Джоша, пока все накладывают на тарелки еду и возвращаются в гостиную. (Отец Джоша кладет в тарелку меньше, чем остальные, потому что женушка предупреждает его: «Эйб, не забывай, что сказал доктор Стерн о твоем холестерине»). Я энергично трусь правой щекой о ножку стола, чтобы дать понять, что сейчас это мое место для еды. Но, похоже, никто не замечает, как вежливо я жду. По крайней мере детеныши ведут себя намного лучше, чем в прошлый раз. Роберт наклоняется, приближает ко мне (слишком уж) свое лицо, протягивает руку и говорит:

— Привет, киска. Можно тебя погладить? — Но в этой протянутой руке рыбы нет, поэтому я с отвращением дергаюсь.

Как только на тарелки положили еду детенышам (почему они должны получить рыбу раньше меня?), они спешат наверх, чтобы поесть и посмотреть телевизор в спальне Джоша и Лауры. Обычно есть наверху запрещено.

— Именно этого подарка я и ждала от них на День матери, — сухо признается Эрика. — Тихий обед со взрослыми. — Потом она вздыхает. — Я надеялась, что Джефф пришлет немного денег, чтобы я могла отправить их на лето в лагерь. — Она смотрит на Джоша, который сидит на диване рядом с Лаурой, но не настолько близко, чтобы их руки соприкасались. — Помнишь, как мы любили бывать в «Сосновом гребне»?

— Восемь недель в горах вдали от родителей, — улыбается Джош. — Что может быть лучше?

— Восемь недель в пригороде, одна, без детей, — говорит мама Джоша, и все смеются.

Джош поворачивается к Лауре.

— А ты ездила в летний лагерь?

— Я? — в голосе Лауры сквозит удивление. Она изгибает брови и приподнимает уголок рта, как будто считает вопрос глупым. — Дети из Нижнего Ист-Сайда не ездили в летние лагеря. Если только не считать лагерем катание на роликах под открытым пожарным гидрантом. — Она улыбается. — Мы называли это катанием на городских водных лыжах.

— И что делала с тобой мама, когда начинались каникулы? — спрашивает мать Джоша.