Михил Строинк - Как если бы я спятил

Тащась обратно в слесарную мастерскую и разглядывая носки своих ботинок, я наталкиваюсь на кого-то в коридоре. С такой силой, что мне не удается удержаться на ногах, и, отскочив от стены, я заваливаюсь на пол.

Не совсем соображая, что произошло, я поднимаю глаза и вижу нависшего надо мной Дана. Дан, он же Наф-Наф, глядит не слишком дружелюбно. Кое-как собрав себя по кускам, я начинаю сомневаться, стоило ли мне вообще вставать.

— Вот это кульбит, а?

Почему в конце каждой фразы жители Брабанта [39] Северный Брабант — провинция в Голландии. всегда ищут подтверждения? Наф-Наф начинает судорожно ходить туда-сюда. Я не удостаиваю его ответа и жду чьего-нибудь появления. Полчаса назад закончился перерыв, никого не видно. Коридор будто вымер.

— Пора и тебе немного остыть на полу.

Я уже довольно твердо стою на ногах и полагаю, что владею ситуацией. Я слежу за его руками, но вот удара головой никак не ожидаю.

Наф-Наф попадает лбом прямо в мой нос, и на секунду перед глазами все чернеет.

— Вставай, насильничек! Давай же! Или у тебя опять в мозгах помутилось?

На нем рабочая обувь, и стальным носком ботинка он заезжает мне в живот. Я не могу дышать. Я задыхаюсь. Я складываюсь пополам.

— Я перестану себя уважать, если не испорчу тебе жизнь, проклятый иуда! Что обо мне тогда подумают?! Мне нужно позаботиться о своем реноме, правда?

У меня закрыты глаза, но я слышу шаги. Кто-то кричит. Я пытаюсь напрячь слух, но тут стальной носок вонзается мне в лицо. И опять делается черным-черно.

Я прихожу в себя уже на носилках. Все тело пронизано жгучей болью, и любое движение носилок лишь добавляет масла в огонь.

— Опустите носилки, я пойду сам, — слышу я собственный стон и не надеюсь, что кто-то откликнется на мою просьбу.

Проходит целая вечность, прежде чем я снова оживаю на больничной койке, и первое, что я ощущаю, — это стыд. Сначала я сомневаюсь, но потом знаю наверняка. Меня сейчас снова отвезут в «Радугу», и все станут спрашивать, почему меня избили. Да они уже и так знают почему.

Дан пожертвовал всем, чтобы мне отомстить, и сейчас, скорее всего, сидит в карцере в ожидании перевода в другое учреждение. Он мог бы это предвидеть. А может, он и знал, но все равно решил меня отделать. Возможно, он прав. Я это заслужил. Ведь я предатель. Я отобрал у него шанс на свободу. Из-за меня его друзей перевели в другие больницы. Я заслужил это, потому что причиняю людям боль. Или причинял. Глаз за глаз, зуб за зуб. Это в порядке вещей. Я не могу злиться на Дана. Злиться на себя проще. Труднее себя простить. Может быть, это и есть самое сложное.

Такси доставляет меня и инструктора обратно в «Радугу», но я отнюдь не горю желанием переступать ее порог. Понятное дело, кому охота сюда входить… Но для меня это место стало домом, и сейчас мне стыдно возвращаться домой. Через зеркало заднего вида такси я смотрю на больничные ворота. В нижней части зеркала что-то написано. Будто подпись под фотографией из газеты. Objects in the mirror are closer than they appear [40] Объекты в зеркале кажутся ближе, чем они выглядят на самом деле (англ.) . , читаю я. Эта фраза продолжает крутиться у меня в голове. Нужно все-таки выйти из такси. Но ступни приклеились к коврику. Я не в состоянии шевельнуться. Я тяну время, шаря по карманам в поисках сигареты, но стоит мне зажать окурок в губах, как боль обжигает мою израненную голову.

— Давай, Бен, что ты там копаешься? — кричит инструктор.

У меня нет выбора. Впервые мне вдруг хочется сбежать. Удрать, скрыться от стыда. Но стыд стал частью моего существа, словно досадная, но не злокачественная опухоль.

Я мечтаю затаиться в своей комнате, но Марика не разрешает. Она говорит, что все собрались в гостиной и ждут меня.

— Все очень волнуются. Даже телевизор не включают.

На свинцовых ногах я плетусь за Марикой. Я молю Бога, чтобы они там, усевшись в кружок, не докучали мне излишним вниманием. Пожалуйста, ведите себя как ни в чем не бывало.

Зайдя в гостиную и оглядевшись по сторонам, я понимаю, что мои мольбы услышаны. Никто не лезет ко мне с трудными вопросами, никто не сверлит меня взглядом. Все чем-то заняты или притворяются, не важно. Пока я набираюсь смелости поздороваться с одногруппниками, вспыхивает телевизионный экран. За столом начинают играть в «Монополию» и освобождают для меня местечко. Я могу присоединиться. Гровер похлопывает меня по плечу. Он интересуется, целы ли еще мои зубы, и, когда я обнажаю их в улыбке, он улыбается мне в ответ.

Сегодня первый летний день. Самый длинный день года. Разница колоссальная: просыпаться, когда еще темно, или просыпаться, когда уже светло. Я принял душ, почистил зубы и теперь, чистый и свежий, радостно любуюсь своим отражением в зеркале. Если честно, то выгляжу я в последнее время гораздо лучше. Шрамы, оставшиеся от швов, уже почти исчезли. Я налился соком, приобрел цвет, так что еще протяну какое-то время.

Вдобавок я стал другим человеком. С момента моего признания психиатрам в день гибели Метье я преступник. Я виновен. Но это убеждение пока что только облегчает мне жизнь. С самим собой жить, конечно, несладко, если ты преступник, но где-то нужно найти силы, чтобы суметь себя простить. Если сможешь простить себя сам, то есть крошечный шанс, что тебе простят и другие. В больнице в этом плане все складывается удачно. Я не знал, как отреагируют одногруппники на мое столкновение с Даном. Им же теперь все про меня известно. Я для них открытая книга. Я уязвим. Но в то же самое время свободен. Теперь мне больше нечего скрывать. What you see is what you get [41] Что видишь, то и получаешь (англ.) . . Теперь я могу жить дальше, хотя иногда меня по-прежнему сковывает страх. В целительном смысле.

Все пациенты и сотрудники нашей больницы верят, что у каждого есть право на второй шанс в жизни. Звучит логично: иначе, что ты здесь забыл. Но если вдуматься, то все не так очевидно. Ведь подобное убеждение требует гуманистического мышления, которое присуще отнюдь не каждому члену нашего общества. Человеку свойственно ошибаться. Все когда-нибудь писали в бассейн. Как раз тем, кто утверждает, что никогда этого не делал, я бы не поверил. Но человеку необходим шанс на исправление своей ошибки. Так считают все, кто здесь работает, и наше общество, видимо, тоже, иначе «Радуги» просто бы не существовало. Мне нравится эта мысль, сегодня она меня окрыляет.

Моя муравьиная ферма превратилась в сумасшедший дом, где царит хаос. В последние дни я не уделяю ей должного внимания. Ничего страшного: во-первых, муравьи все равно меня игнорируют, а во-вторых, согласно инструкции, ферма находится на полном самообеспечении, так что наверняка там разберутся без меня. И все же в ближайшее время следует заняться моими друзьями. В инструкции сказано, что сообщество муравьев необходимо регулярно проверять на предмет состояния здоровья. Правильно. Мне нужен врач — им нужен врач, и я назначаю им прием в своем муравьином дневнике.