Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

— Я, брат, тебе скажу, куда тебе пойти в Берлине. Как только выйдешь отсюда, отправляйся к моей невесте, впрочем черт ее знает, чья она теперь. Адрес я тебе дам. Сообщишь мне, как и что, там уж разберешься. И потом разузнай, чем кончилось то мое дело. Понимаешь, Длуга вроде что-то пронюхал. В Берлине был у меня один знакомый, так, совсем дурачок, Биберкопф по фамилии, Франц Биберкопф, и он…

Шепчет Рейнхольд, шепчет и все обнимает Конрада, а тот, понятно, навострил уши — сидит, поддакивает. Вскоре он уже в курсе дела. Потом Конраду пришлось раздеть Рейнхольда и уложить его на койку, так ему плохо, ревет, злость его душит и досада на свою судьбу. Ничего он не может поделать — сидит здесь, как в мышеловке! Конрад говорит, что четыре года это, мол, пустяки, но Рейнхольд и слушать не хочет. Нет, не вынесет он этого, он не может так жить! Словом, с ним случилась обычная тюремная истерика.

Все это было в среду. Черная среда Рейнхольда. В пятницу Конрад побывал у невесты Рейнхольда в Берлине; приняла она его радушно, целый день слушала его рассказы о тюремном житье-бытье и под конец даже денег дала. В пятницу это было. А во вторник Рейнхольд уже погорел.

Случилось так, что Конрад встретил на Зеештрассе одного приятеля, с которым он был в приюте для трудновоспитуемых. Теперь этот приятель безработным стал. Разговорились, и Конрад начал хвастаться, как ему хорошо живется, повел его в пивную, угостил, а потом они отправились с девчонками в кино. Конрад все рассказывал невероятные истории про Бранденбург. Развязавшись с девчонками, они еще полночи просидели на квартире у того приятеля. Это было в ночь с понедельника на вторник, и Конрад выболтал все — и кто такой Рейнхольд, и почему он теперь Морошкевич. Это, дескать, парень мировой, такого и на воле не сыщешь, его полиция разыскивает по серьезному делу; почем знать, может быть за его голову большая награда назначена. И не успел он это сказать, как понял, какого он дурака свалял. Но товарищ клянется и божится, что будет молчать: как можно, да за кого ты меня принимаешь, и все такое. По этому случаю Конрад выдал ему еще десять марок.

Затем наступил вторник, и вот Конрадов приятель уже стоит в вестибюле полицейпрезидиума и изучает объявления: верно ли, что такого разыскивают, верно ли, что этот, как его, да, Рейнхольд, в числе разыскиваемых, и верно ли, что за него назначена награда? Может быть, Конрад ему просто баки забивал?

Наткнулся он тут на это имя и вдруг обалдел совсем и даже глазам своим не поверил, увидев имя Рейнхольда. Боже ты мой, убийство проститутки Парзунке в Фрейенвальде, имя это в самом деле тут значится; да тот ли это Рейнхольд? Господи боже мой, тысяча марок награды! С ума сойти, тысяча марок! Потрясла его эта сумма. Он тотчас же побежал к своей подружке и в тот же день снова отправился с ней в полицию. По дороге та ему и говорит, что (встретила Конрада и что Конрад про него спрашивал: видно, почуял что-то неладное.

— Что же теперь делать, заявить или нет?

— Конечно, заявить, чудак человек, еще спрашивает. Ведь это ж убийца, да и кто он тебе?

— Ну, а Конрад?

— А что Конрад? Подумаешь! Когда ты еще его встретишь, да и откуда он узнает, что это ты заявил, а деньги-то какие, ты подумай, тысяча марок! Ходишь без работы и еще сомневаешься, брать или не брать тысячу марок.

— А ну как это не тот?

— Ладно, ладно, идем, там видно будет.

И вот этот приятель Конрада сообщил дежурному комиссару коротко и ясно все, что знал: Морошкевич, Рейнхольд, Бранденбург. Откуда он это знает, не сказал. Так как у него не было при себе удостоверения личности, ему и его подруге пришлось посидеть в полиции до выяснения. Но вскоре все выяснилось.

А когда в субботу Конрад, ничего не подозревая, поехал в Бранденбург навестить Рейнхольда и передать ему всякую всячину от "невесты" и от Пумса, увидел он в купе старую газету, за четверг, видимо забыл кто-то. Глядит Конрад — на первой ее странице жирным шрифтом: "Убийство в Фрейенвальде раскрыто! Убийца скрывался в тюрьме под чужой фамилией".

Колеса громыхают под Конрадом, стучат на стыках, вагон качает. Что это за газета, от какого числа? — "Локальанцейгер", четверг, вечерний выпуск.

Докопались, значит! Успели, оказывается, даже перевести Рейнхольда в Берлин. Что я наделал!

Женщины и любовь приносили Рейнхольду в продолжение всей его жизни счастье и несчастье. И они в конце концов погубили его. Его перевели в Берлин, в пути он вел себя как бесноватый. Еще бы немного, и его поместили бы в то же учреждение, где находился его бывший друг-приятель Биберкопф. И вот, несколько успокоившись, сидит он теперь в Моабите и ждет, какой оборот примет его дело и как поведет себя Франц Биберкопф. Ведь говорят, тот был не то его сообщником, не то подстрекателем. Да и вообще неизвестно, чем он кончит, этот Биберкопф.

В кутузке при полицейпрезидиуме сперва предполагали, что Франц Биберкопф симулирует. Знает, что дело может стоить ему головы, — вот и прикидывается сумасшедшим. Потом арестованного осмотрел врач, и его перевели в тюремный лазарет в Моабит. Но и там из него не выжали ни слова. Видно, и впрямь свихнулся человек — лежит неподвижно, лишь изредка моргнет глазами. Два дня кряду он отказывался от пищи, и вот его перевели в психиатрическую больницу в Бух, в арестантский барак. Лучшего ничего не придумаешь — все равно надо подвергнуть его экспертизе.

На первых порах Франца поместили в изолятор, потому что он днем и ночью лежал совершенно голый, не покрывался одеялом и даже срывал с себя рубашку.

В течение нескольких недель это было единственным признаком жизни, который подавал Франц Биберкопф. Веки у него были все время плотно сомкнуты, он лежал не шевелясь и упорно отказывался от пищи: приходилось кормить его через зонд только молоком и яйцами, с небольшой добавкой коньяку. Шли недели, от такого режима этот здоровенный мужчина сильно исхудал. Он таял на глазах, и санитар мог теперь без посторонней помощи переносить его в ванну. Ванны Франц принимал охотно и, сидя в воде, обыкновенно бормотал что-то и приоткрывал глаза, вздыхал и стонал, но понять так ничего и не удавалось.

Психиатрическое заведение Бух находится несколько в стороне от деревни того же названия, а его арестантский барак расположен отдельно от корпусов, где лежат обычные пациенты, не совершившие никаких преступлений. Арестантский барак стоит на пустыре в открытой, совершенно плоской местности. Ветер, дождь, снег, холод днем и ночью наваливаются на него, теснят его со всех сторон, жмут что есть силы. Ни улиц, ни домов кругом — лишь несколько деревьев и кустов перед бараком торчат да несколько телеграфных столбов. Ничто не преграждает путь дождю, снегу и холодному ветру — днем и ночью здесь бушует непогода.