Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

— И пойду! А что? Эх, Готлиб, только бы прокормиться. Мышеловками, положим, не стоит — их никто не купит. С аптеками и москательными лавками не потягаешься. Там яд крысиный продают и прочее. А вот гипсовые фигурки — почему бы и нет? Они в маленьких городах нарасхват.

— Вот, полюбуйтесь! Не успел взять патент на передники, и уже собирается торговать статуэтками.

— Да нет же, Готлиб… Вы совершенно правы, господа… Но ты, Готлиб, не передергивай! Всякое дело своего подхода требует. Вот так же, как горбатый франкфуртскую ярмарку раздраконил. Ты ведь даже и не слушал.

— А что мне до твоей ярмарки? И этим господам она ни к чему!

— Ну ладно, Готлиб, ладно, хорошо, господа, я разве вас упрекаю в чем? Что до меня, то человек я маленький, верно, но слушал я внимательно. И скажу вам, очень интересно было, как он все это осветил, яркие факты такие привел, а ведь ему говорить трудно, голос-то у него тихий, видать у него с легкими неладно. Все по порядку выложил, а потом резолюция, какой пункт ни возьми — все ясно, понятно. Красота! Про сортиры и то не забыл — не понравились они ему. Голова! Вот и я как-то повстречался с двумя евреями, так те тоже были головы, да! Ты же знаешь, Готлиб! Скажу вам, господа, когда я… короче, скверно мне тогда было, и вот два еврея рассказали мне одну историю, и мне полегчало. Порядочные были люди, они меня и не знали вовсе, — а вот ведь привели к себе и рассказали мне историю про поляка одного или что-то в этом роде — так, сказка, ничего особенного, а очень поучительная и мне на пользу пошла тогда. Я, правда, думаю, можно было бы и коньячишка хватить, — тоже помогло бы. Но как знать? Так или нет, а после этого я опять на ноги встал.

Один из скотопромышленников выпустил клуб дыма и, осклабясь, сказал:

— Верно, вас до этого мешком из-за угла ударили?

— Пожалуйста, без шуток, господа. А вообще, вы правы. Еще как ударили! Это и с вами может случиться, и вас могут стукнуть так, что вы с катушек свалитесь. Посмотрел бы я на вас, что бы вы тогда делали. Бегали бы, наверно, по улицам — Брунненштрассе, Розентальские ворота, Алекс… А то может случиться, что и названия улиц не прочтешь, и так бывает! Тут-то мне и помогли умные люди, поговорили со мной и рассказали кое-что, люди, как говорится, с головой: вот я и говорю — не в коньяке счастье, и не в деньгах, и не в каких-то там членских взносах, подумаешь — гроши! Главное дело, чтоб была голова на плечах. Только уметь надо ею пользоваться! Человек должен знать, что творится вокруг, а не то слопают — оглянуться не успеешь. Ну, а с головой-то не пропадешь. Вот оно как, господа. Вот как я это понимаю!

— В таком случае, господин, точней сказать коллега, выпьем за процветание нашего союза.

— За союз!.. Ваше здоровье, господа! Твое здоровье, Готлиб!

Готлиб помирал со смеху.

— Чудак человек! Откуда ты, спрашивается, возьмешь к первому числу деньги на членский взнос?

— Ну, молодой коллега, коль скоро у вас есть членский билет и вы теперь член нашего союза, пусть вам союз поможет заработать побольше.

Скотопромышленники потешались.

— Езжайте-ка с вашей бумажкой в Мейнинген, — сказал один из них, — там как раз на будущей неделе ярмарка. Я стану в правом ряду, а вы — напротив, в левом, и посмотрим, как у вас пойдет дело. Ты представь себе только, Альберт, стоит этот член союза со своей бумажкой у прилавка. У меня над ухом кричат: сосиски, венские сосиски! Кому мейнингенских пряников! А он напротив орет: а ну, налетай! Впервые в нашем городе — член союза, гвоздь Мейнингенской ярмарки! Народ небось валом повалит, а? Эх, детина, какая ж ты дубина!

Они в восторге хлопали ладонями по столу, Биберкопф тоже. Затем он бережно спрятал бумажку в боковой карман.

— Что ж, собрался в путь — покупай сапоги. Вот и я так. Я и не говорил, что собираюсь большую деньгу зашибать. Но только голова на плечах у меня еще есть — будьте уверены!

Все встали.

На улице Мекк затеял с обоими скотопромышленниками горячий спор. Торговцы отстаивали свою точку зрения в судебном деле, по которому один из них выступал ответчиком. Он продавал скот в Бранденбурге, хотя патент у него был только на торговлю в Берлине. В какой-то деревне его встретил конкурент и донес на него жандарму. Но тут оба компаньона придумали тонкий ход: ответчик должен заявить на суде, что лишь сопровождал товарища и делал все от его имени и по его поручению.

— Шалишь! Платить мы не будем, — горячились оба скотопромышленника. — На суде под присягой покажем. Он заявит, что только сопровождал меня, а это бывало уже не раз; на этом присягнем, и баста.

Тут Мекк вышел из себя, схватил обоих скотопромышленников за лацканы пальто:

— Вот я и говорю, что вы оба рехнулись, вам место в желтом доме. Собираются присягать в таком идиотском деле, на радость тому негодяю! Он же вас угробит. В газету надо написать о том, что суд вообще занимается такими делами. Совсем они зарвались, эти господа с моноклями. Но теперь мы сами себе судьи.

Но второй скотопромышленник стоял на своем:

— Приму присягу, и все тут. Подумаешь, важность какая! А что же, прикажете нам платить издержки в трех инстанциях, а он, мерзавец, будет руки потирать? Экая скотина завистливая. Нет, у меня, брат, он вылетит в трубу.

Мекк хлопнул себя по лбу.

— Эх, немецкий Михель — сидишь в дерьме и доволен. Там тебе и место.

Они расстались со скотопромышленниками, Франц взял Мекка под руку, и они вдвоем долго бродили по Брунненштрассе. Мекк возмущался скотопромышленниками:

— Ну и типы! Такие-то нас и губят. Весь народ, всех нас!

— Что ты говоришь, Готлиб?

— Слюнтяи! Вместо того чтобы суду зубы показать… Да что там — все они такие, все — что торговцы, что рабочие — все едино!

Внезапно Мекк остановился и загородил Францу дорогу.

— Послушай, Франц, нам надо поговорить откровенно. Иначе нам с тобой не по пути. Ни в коем случае.

— Что ж, валяй.

— Франц, я хочу знать, каков ты есть? Посмотри мне в глаза. Скажи, не сходя с места, честно и прямо, ведь ты же испытал все это там, в Тегеле, и ты знаешь, что такое право и справедливость, А коли так — то за правду стоять надо.

— Верно, Готлиб, верно.

— Тогда, Франц, скажи, положа руку на сердце: чем тебе там голову забили?

— На этот счет не беспокойся. Вообще скажем прямо: бодливой корове там живо рога обломают, будь уверен. А так что же — мы там книги читали, учились стенографии, играли в шахматы, ну и я тоже.

— Значит, ты и в шахматы играть научился?

— Я и скат [1] Скат — распространенная в Германии карточная игра. не забыл, еще перекинемся с тобой, Готлиб, не бойся. Так вот, стало быть, сидишь ты там и сидишь, мозгами ворочать вроде не привык. Мы ведь, грузчики, больше на руки полагаемся — на силу да на широкую кость. А все же в один прекрасный день вдруг скажешь самому себе: будь оно все проклято, подальше от людей, не полагайся на них, иди своим путем! Ну посуди сам, Готлиб, какое нашему брату дело до судов, до полиции, до политики?