Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

Люди читают газеты различных направлений, сохраняют равновесие благодаря своему ушному лабиринту, вдыхают кислород, тупо глядят друг на друга; одни испытывают боль, другие — нет, одни думают, другие — нет, одни счастливы, другие несчастны, есть и такие, что ни счастливы, ни несчастны.

А копер все бухает — бум, бум, бью, бью, забью, ну-ка еще одну сваю… Жужжание разносится по площади — это у полицейпрезидиума что-то клепают, сваривают, в другом месте бетономешалка вываливает готовый бетон. Господин Адольф Краун, дворник, давно уже любуется ее работой. Внимание его приковала автоматическая загрузка песка в бетономешалку. Ишь ты, поди ж ты! Он напряженно следит, как вагонетки с песком медленно поднимаются на дыбы, застывают на секунду в вертикальном положении и трах — опрокидываются, не угодно ли? А что, если бы человека так же вывалили из постели, ногами вверх и головой вниз, не поздоровилось бы ему, пожалуй!.. Им поди все равно, что песок, что человек…

У Франца Биберкопфа снова рюкзак за плечами, он снова торгует газетами. Квартиру он переменил. И стоит он теперь не у Розенталертор, а на Алексе. Франц уже в полной форме — орел мужчина, рост—1,80 см.; правда, он убавил в весе, зато чувствует себя бодрее. На голове синяя фуражка газетчика.

"Тревожные дни в рейхстаге!", "Правительственный кризис!", "Слухи о перевыборах в марте, в апреле перевыборы неизбежны", "Куда ты идешь, Иозеф Вирт?..", "Забастовка в Центральной Германии продолжается, предстоит образование арбитражной камеры", "Грабители на Темпельхерренштрассе".

Лоток Франца у выхода из метро на Александерштрассе против кинотеатра "Уфа". На этой стороне оптик Фромм открыл новый магазин. Франц попал в эту сутолоку, поглядел на уходящую вдаль Мюнцштрассе и сразу подумал: "А ведь евреи мои где-то поблизости живут, как же, помню, — тогда это со мной в первый раз приключилось. Надо бы как-нибудь к ним заглянуть, могут разок купить у меня "Фолькишер беобахтер". Почему бы и нет? Только купили бы, а там пусть что хотят, то и делают с газеткой".

При этой мысли Франц ухмыляется. А забавный был тот старый еврей в шлепанцах. Он оглядывается кругом, пальцы у него закоченели от холода; рядом с ним торгует какой-то маленький горбун с кривым носом — перебили наверно. "Тревожные дни в рейхстаге", "Правительственный кризис", "Дом № 17 по Хеббельштрассе вот-вот обрушится — жильцы выселены", "Кошмарное убийство на рыболовном судне", "Бунтовщик или сумасшедший?"

Холодно. Франц и горбун дуют в кулаки. Торговля до обеда идет вяло. Тощий пожилой человек, обшарпанный, засаленный, в зеленой войлочной шляпе, вступает с Францем в разговор. Спрашивает, выгодно ли торговать газетами. То же самое и Франц когда-то спрашивал.

— Подходящее ли это для тебя дело, коллега, выдержишь ли?

— М-да, мне уж пятьдесят два стукнуло.

— То-то и оно. Как пятьдесят стукнуло, глядишь — то прострел, то подагра… В полку у нас был капитан из запасных, сам из Саарбрюкена, бывший агент по распространению лотерейных билетов — то есть это он так говорил, может быть он на самом деле сигаретами торговал, почем я знаю, так он уже в сорок лет прострел схватил в пояснице. Но ему это на пользу пошло — такая выправка у него стала, что ого-го! Ходил словно метла на роликах! И все сливочным маслом натирался. А когда сливочного не стало, году этак в 1917, а выдавали только пальмин, растительное масло — первый сорт да еще прогорклое, капитан наш от огорчения на пулю нарвался.

— А что ж мне делать? На завод меня теперь тоже не принимают. Мне в прошлом году операцию сделали в Лихтенберге, в больнице святого Губертуса. Вырезали яичко, говорят, был туберкулезный процесс, до сих пор боли.

— Ну, тогда гляди в оба, а то и другое вырежут. Тебе уж лучше какую сидячую работу — пойди в извозчики, что ли.

"Стачечная борьба в Средней Германии продолжается, переговоры не дали результатов". "Посягательство на закон о правах квартиронанимателей. Заснешь под крышей — проснешься на мостовой!"

— Да, да, приятель, — продолжает Франц, — газетами торговать — дело хорошее, но продавца газет ноги кормят, и опять же горлом надо брать. Горло, брат, должно быть, как у горлицы. Понял? Без этого у нас нельзя. Нам нужны крикуны. Кто громче кричит, тот больше и зарабатывает. У нас, брат, знаешь, какой народ. Вот погляди-ка, сколько здесь пфеннигов?

— Вроде сорок, по-моему.

— Ну то по-твоему! В том-то и штука! А если покупатель торопится, шарит в карманах, а у него только двадцать пфеннигов да бумажка в десять марок, то наш брат ему вмиг разменяет, да как еще! Кого хочешь спроси! И до чего же это ловко делается! Что твои банкиры! Вмиг разменяем, и процент свой учтем, и пеню накинем — глазом не моргнешь!

Старик вздыхает.

— М-да, — не унимается Франц, — в твои-то годы, да еще с подагрой… Но уж если ты, брат, возьмешься за это дело, то не стой один, а найми себе двух помощников помоложе; конечно, придется им платить, пожалуй даже половину всей выручки, но зато тебе бегать не придется — будешь вести дело и сбережешь голос. И притом надо иметь хорошие связи и лоток на бойком месте. За чем пойдешь, то и найдешь. И еще тебе скажу — без спортивных состязаний или смены правительства торговля не идет. Вот, говорят, например, когда Эберт умер, газеты прямо с руками рвали… Да ты, брат, не огорчайся, это еще только с полгоря. Вон видишь — копер стоит, так если бы он тебя по башке стукнул, небось хуже было бы! И глазом моргнуть не успел бы.

"Посягательство на закон о правах квартиронанимателей. Помни, Цергибель! [8] Полицейпрезидент Берлина; социал-демократ. В 1929 году расстрелял рабочую демонстрацию. Долг платежом красен! Выхожу из партии предателей". "Аманулла под английским контролем. Индия в неведении".

Напротив, у радиомагазина Уэбба (к сведению покупателей! Заряжаем один аккумулятор бесплатно), стоит бледная девица в бархатном пальто и надвинутой на самые глаза шапочке и как будто о чем-то усиленно размышляет. Рядом шофер такси думает: поедет или нет? Может, денег не хватает. А может, ждет кого? Но та только слегка сгибается в пояснице, словно вывихнула что-то, а затем снова пускается в путь. Ей просто немного нездоровится — у нее часто бывают какие-то ноющие боли внутри. Она готовится к экзаменам на учительницу, посидит сегодня дома и сделает себе согревающий компресс, а к вечеру боли у нее всегда стихают.

Вечером, в четверг 9 февраля 1928 года, когда в Осло пало социал-демократическое правительство, в Штутгарте заканчивались шестидневные велогонки с лидерами (победителями вышли гонщики Ван Кемпен и Франкенштейн, набрав 726 очков и покрыв расстояние 2440 километров), а положение в Саарской области, по-видимому, обострилось, в тот же февральский вечер (одну минуточку! Перед вами заморская красавица, таинственная незнакомка. Ответьте на ее вопрос — вы уже пробовали сигареты "Калиф" табачной фабрики братьев Гарбати?)… так вот, в этот вечер Франц Биберкопф стоял на Александерплац у тумбы для афиш и внимательно изучал объявление о митинге протеста союза огородников и садоводов районов Трептов — Нейкельн и Бриц в большом зале Ирмера; повестка дня: о незаконном увольнении с работы членов союзов. Ниже красовались плакаты: "Как избавиться от астмы" и "Прокат маскарадных костюмов, богатый выбор для дам и кавалеров". И вдруг смотрит — рядом с ним коротышка Мекк. Эге, да ведь это Мекк! Знаем такого! Старина Мекк!