Юрий Тешкин - Индивидуальная беседа

Сырые дрова долго не разгорались, шипели, трещали. Но тяга была отменная, и вот в трубе уже завыло, загудело, дрова вспыхнули, стали стрелять, так что, казалось, вот-вот плита развалится.

Колька подтянул поближе к плите раскладушку, открыл дверцу, стал греться, поворачиваясь к огню то левой, то правой стороной, блаженно зажмурил глаза. Протянул было к огню ноги, но сразу же поджал обратно — горячо. Зашумел чайник, от белья шел пар, нагревалась избушка. Колька закурил, вздохнул шумно, отогнул спальник и достал книгу: «Растения — индикаторы полезных ископаемых». И стал сравнивать то, что принес он из тайги сегодня, с теми, что нарисованы в книге. Сходства было мало

вато. Может, к осени цветы увяли и сильно изменили свой обычный вид? Он не стал их выбрасывать, вложил между страницами и снова спрятал книгу в спальник. Чайник еще не закипел, и Колька достал, опять же из спальника, но уже из другого угла, второй том «Записок Пиквикского клуба» и сразу стал простуженно хохотать над каждой страницей, кашлять. Он вертел от удовольствия головой, а в самых интересных местах втягивал сквозь зубы с восхищением воздух, отчего получалось: «С-с-с…» — быстро почесывал под мышками, приговаривая: «Вот, собака!» Вдруг отложил Диккенса, достал опять книгу о растениях, поднес поближе к огню, принялся рассматривать: «Вроде и те, а вроде и не те. А вдруг все же те — вот ведь обрадуется начальник!»

А чайник между тем закипел. Колька встал на раскладушке, дотянулся до полки, взял пачку чая, стал заваривать. За окном шумела ночная тайга, озеро расходилось вовсю, светилась пена прибоя. Озеро выплескивалось и било, било о камни сразу за избушкой.

Колька пил крепкий, несладкий чай, глядел с удовольствием на солидную горку заготовленных дров — хватит на случай непогоды. Трудно было поверить, что где-то в городе есть ванна и чистая простыня, есть мать, которая говорит отчужденно: «Ну что ты нашел у этих геологов? Вся жизнь у них на колесах». «На колесах!» — поддакивает отец и трясет головой…

Колька стал думать, что заварка и курево у него есть, на утро осталась целая куропатка, а днем он сходит, глянет — не попались ли налимы в сетку. Через два дня вернется начальник, и они будут выходить в город. Потом он стал просто глядеть на прогоревшие уже дрова, на пепел, на осыпающиеся угли. Возникали и тут же исчезали какие-то замки, острова, целые города даже. Закаты-рассветы, которых он не видел никогда, какие-то сказочные южные страны, где он не бывал никогда. То грустно ему становилось, то совсем хорошо — как два года тому назад, когда играл вечерний оркестр. Колька стал напевать:

Где солнце Мексики пылает, как опал,

Где в людях страсть пылает,

ххххх как огонь в камине,

Я никогда еще в тех странах не бывал…

Колька уже видел у геологов опал, опал пылать не может — мутноват, но все равно приятно было петь эту глупую песню, приятно было вспомнить, какие глупые песни нравились ему всего два года тому назад. От тепла, от выпитого чая его дыхание стало ровным и глубоким, глаза слипались, он хотел еще что-то вспомнить, но тут же уснул. Когда ночью в печке прогорело и он замерз, полез, не раскрывая глаз, в темноте и тишине в мешок и теперь уже по-настоящему уснул до утра…

Успели выйти до первого снега.

— Сначала включим обе плитки, — начальник подошел к термометру на стене с отставшими старыми обоями, — минус пять.

— Да, колотун у тебя порядочный, — согласился Колька, — как в коридоре, — он подышал перед собой. — Хо-хо-хо… — пошел пар, — скоро снесут ваш барак?

— Да все обещают да обещают, — начальник задернул желтую пыльную штору на небольшом с фанерной форточкой окне, застелил стол газетой и огляделся. В комнате не стало уютнее.

— Давай, Колька, хозяйничай. Тушенку вскрывай, лук пожарь, — он сбросил ватник и остался в свитере и шерстяной шапке. Присел на раскладушку, стал просматривать почту. Старые газеты, журналы отбрасывал на раскладушку, а рядом на большой рюкзак положил письмо и открытку. Глянул на Кольку.

— Дожились, за все месяцы — одно письмо… Делай кофе черный на двоих.

— Идет, — сказал Колька. — Значит, забыли. А куда ты шкаф дел? В том году еще здесь стоял.

— Выбросил, Колька. Зачем эта рухлядь?

В дверь постучали.

— Не открывай! — прошептал Колька.

— Да ты что, ты что? Это же кто-то из соседей. Давай! — крикнул начальник.

Дверь приоткрылась, неуверенно заглянул мужчина лет пятидесяти с небритой физиономией.

— С приездом!

— А-а, Митрофанович, заходи!

Митрофанович откашлялся и просунулся в

комнатку побольше, уставился на Кольку.

— Да заходи, заходи. Снимай, Колька, тушенку, сгорит ведь!

Колька снял, стал резать хлеб, собирать на стол. Сполоснул кружки.

— Ну, по скольку? — повернулся начальник к Митрофановичу и встряхнул четвертинкой спирта.

— Да, господи, — умиленно простонал Митрофанович, проглотил слюну и развел руками.

— Ясно, — весело сказал начальник, — тогда все зараз.

— Правильно, — быстро согласился сосед, — да меня и Шура ждет. Она у меня не любит это, я ведь на минутку. Мы ждем, ждем, каждый день ждем, а тут слышу — вернулся, наконец. Дай, думаю…

Кольке же от трех кружек кофе захотелось спать. Он залез в спальник на раскладушке и под разговоры уснул.

Утром Сергей Анатольевич сказал:

— Ну, брат, надо как-то жить начинать, а? — посмотрел на Кольку и снял с вешалки теплый свитер. — Держи, и брюки — тоже. Ничего, ничего, заправишь в сапоги — и сойдет до магазина. Или вот что, давай-ка вот ботинки теплые надевай, мне они малы, а тебе сейчас в самый раз.

— Но…

— Никаких но! После бани, после парикмахерской пойдем шапку купим, а то прямо дикобраз ты какой-то. Да и мне не мешает, — начальник почесал бороду. — Веничек, что ли, у Митрофановича попросить.

Они вышли из темного барака на крыльцо, на солнечный свет, на первый зимний снег. А когда их глаза смогли что-то разглядеть, они увидели, как из остановившейся против барака машины вышли два милиционера в новенькой зимней форме и направились прямо к ним.

— Вот и все, — прошептал Колька, а начальник вздохнул…

А потом начальник писал характеристику на Кольку на десяти страницах. И о том, что Колька трудолюбивый, и о том, что понимает тайгу.

и хороший товарищ, и т. д. Писал и о том, что знает Кольку третий год и просит оставить его с ним. А он, Сергей Анатольевич Курчаткин, обязуется глядеть за ним в оба и обещает, что Коля Усов кончит восемь классов, а впоследствии и геологический техникум.

— Да-а, — сказал воспитатель детприемника, прочитав характеристику. — Ты бы рассказал, Коля, про своих друзей, про тайгу. Я ведь по-настоящему-то в ней и не был. Так, иногда под выходной выберусь на Пагель, на мормышку подергать.