Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

— Вся эта история с Кэри Грантом — это его светлая мечта. Вы даже не представляете, сколько надежды заронила в нем эта встреча! Мне нужно побольше подробностей для романа. А самая лучшая, самая богатая жила по этой части — сама жизнь.

— А я вам так и сказал, когда мы только познакомились, помните? Я вам тогда сказал: действительность бывает похлеще выдумки… Вот я только что закончил одно следствие. Молодую девушку заколол в супермаркете какой-то тип, про которого она отродясь не слышала. Ножом. На глазах у кассирши. Когда этого мерзавца задержали, знаете, что он сказал? «Она была слишком красивая, куда ей еще жить?» Как написали бы вы такое в детективе?

— Нет, это совершенно немыслимо, — покачала головой Жозефина.

— Вот видите! Как будто это основание для убийства!

— Но тут-то не преступление, а наоборот… Это история красивого знакомства. А я думаю, что именно от знакомства к знакомству человек взрослеет.

— Если понимает, что ему приносит то или иное знакомство, если готов впустить его в свою жизнь. А то ведь многие пропускают кучу таких знакомств, просто потому что боятся: вдруг жизнь пойдет в другую сторону и их унесет куда-нибудь черт-те куда… — Гарибальди помолчал и спросил: — А чем вам так запала в душу эта история?

— Она придает мне храбрости, порыв какой-то.

— Узнали себя?

— Да, только мне-то в жизни не попадались кэри гранты и иже с ними… Никого, кто бы придал мне уверенности. Скорее наоборот.

— Кстати, я тут наконец собрался прочитать ваш роман.

— «Такую смиренную королеву»?

— Угу. Очень, доложу я вам, неплохо завернуто. Заметьте, для сорокалетнего мента, который в жизни не читал ничего, кроме чернушного Джеймса Эллроя! Я буквально шел по улице, и как будто со мной рядом шла Флорина и все остальные. Так что вы думаете — я напоролся на фонарный столб, проехал свою остановку на метро, опоздал на работу, чуть не забыл, где живу. Вы мне подарили несколько часов счастья. Я даже не думал, что так бывает.

— Ох ты! — прошептала Жозефина, как зачарованная. — Это не вы, часом, скупили весь тираж?

В ответ Гарибальди добродушно рассмеялся.

— Вы мне устроили парочку бессонных ночей. У вас настоящий талант, мадам Кортес.

— Ох, не уверена… Знали бы вы, как мне бывает страшно!.. Я и хочу опять начать что-то писать, и не знаю, как за это взяться. Будто я беременна сюжетом. Он растет внутри, толкается. Я едва ли не забываю обо всех вокруг из-за этого!

— Вот уж это на вас совсем не похоже!

— Не говорите! Я всех просто разгоняю!

— Это начало самостоятельной жизни.

— Шут его знает. Надеюсь только, из этого что-нибудь да выйдет.

— Я помогу чем смогу. Обещаю.

— Спасибо! — прошептала Жозефина. — Можно, я вам еще кое-что скажу?

— Да?

— Когда Ирис… Когда ее не стало… У меня было такое чувство, будто у меня отхватили ногу и я больше никогда не смогу ходить. Я была как парализованная, глухонемая… А теперь, с тех пор как я нашла этот дневник…

Гарибальди молчал. Он терпеливо ждал, пока она подберет нужные слова — может быть, впервые и для самой себя.

— Как будто у меня выросла вторая нога и я снова могу ходить. Вот почему это так важно!

— Понимаю. Я с удовольствием вам помогу, правда. Сделаю все, что смогу.

— А вы как? Вы счастливы в жизни?

Более дурацкого вопроса нельзя задать едва знакомому человеку! Но как еще она могла выразить ему свою благодарность за то, что он ее выслушал и понял, просто за то, что он есть? «Ведь это я первый раз говорю об Ирис. И как будто тоска немного отступает, отпускает хватку, и становится полегче дышать». Но Жозефина боялась слишком сгущать краски, чтобы не впасть в театральщину.

— Вы куда-то запропастились с тех пор… — вместо ответа сказал Гарибальди. — Я не раз думал, как вы там, что…

— Давайте не будет об этом.

Он откашлялся и снова заговорил голосом следователя:

— Ну что ж, мадам Кортес, давайте резюмируем. Итак, нашему подопечному в 1962 году было семнадцать лет. Он родился в Мон-де-Марсане, отец — выпускник Политехнической школы и директор компании «Французские угольные шахты». Ныне проживает по одному с вами адресу.

Жозефина подтвердила: все так.

— Теперь, с вашего позволения, я с вами попрощаюсь. Как только что-нибудь появится — позвоню.

Он снова помолчал. Она тоже не говорила ни слова. Гарибальди прибавил:

— Мне нравится с вами говорить. Как будто касаешься чего-то… существенного.

Жозефина повесила трубку. Ее грело это чувство дружеской близости.

Говорить с Гарибальди было все равно что испытывать творческий взлет. Она не влюблена в него, нет, но когда вот так доверительно поговоришь, чувствуешь, словно взмываешь ввысь, расправляешь крылья. Нет, когда влюбляешься, все совсем не так: наоборот, вечно не знаешь, что сказать, как держаться, вся скукоживаешься и чувствуешь себя как пустой мешок, который то и дело оседает наземь.

Жозефина позвонила Ширли. Ей хотелось рассказать подруге про родство душ.

— А иногда как бы и чувств, — прибавила она.

— А иногда и тел, — подхватила Ширли. — Перепихнуться со вкусом — милое дело, никакого родства душ не надо!

— А вот когда все разом, и душа, и чувства, и тело, тогда это и есть настоящая любовь. Только это редко бывает.

— А с Филиппом у тебя так?

— Именно так!

— Везет. А я вот, похоже, дальше тела с мужиками не иду. В смысле, я только этот язык и понимаю. Наверное, у меня нет ни чувств, ни души.

— Ты просто боишься раскрыться. В тебе что-то заклинивает, и ты не отдаешься до конца. То есть ты думаешь, что когда отдаешься телом, вроде с тебя взятки гладки и больше никакого риска. В каком-то смысле это так и есть. Только при этом про душу-то ты и забываешь.

— Хорош тут уже фрейдизм разводить, — буркнула в ответ Ширли.

— Ты как-то криво себе представляешь и мужчин, и любовь. А я тоже хороша, сижу и жду всю жизнь принца на белом коне.

— С меня достаточно коня. Хочешь — бери себе принца.

— А ты не веришь в принцев?

— Я верю в нахалов, — хмыкнула Ширли.

— Принц — это еще не значит идеал во плоти, — не отступала Жозефина. — Это не обязательно сопли в сахаре. Это просто значит: идеальное совпадение.

— Черта с два, старушка. Мне от мужиков надо только тело. Все остальное — чувства, душа и тому подобное, — на это у меня есть сын, подруги, кантаты Баха, книги, деревья в парке, красивый закат, хороший чай, огонь в камине…

— Какие же мы с тобой разные!

— И слава богу! Не хватало мне еще вляпаться в какую-нибудь бесконечную историю, как ты.

— Ты говоришь прямо как Гортензия.

— Мы с Гортензией живем в настоящем мире. А ты живешь в своих фантазиях. Это только в мечтах прекрасный принц заключает тебя в объятия и уносит в поднебесье. А в обычной жизни он, как правило, женат, но божится, что к жене уже полгода не подходит и спит на диване в гостиной… Только почему-то все время отменяет свидания в последний момент!