Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

«I want to be a part of it! New York! New York!»

Ему вспоминалось, как поначалу, когда он только приехал, ему было в Нью-Йорке страшно. Один, совсем один! Гортензия так и не пришла. Он прождал ее в аэропорту до последней минуты, до последнего звонка перед посадкой. Он ступил на трап понурясь, то и дело оборачиваясь в сторону холла. Вдруг она сейчас выбежит из-за угла, запыхавшись, с криком: «Гэри! Гэри! Подожди меня!» — и будет так спешить, что у нее оторвется каблук… А он скажет: «Ты что, не могла ничего другого придумать, как надеть в дорогу розовые каблуки? И какого черта тебе среди зимы соломенная шляпа? И зеленая лакированная сумка? Ну и видок у тебя, Гортензия!..»

Она, конечно, в ответ надменно вздернула бы подбородок: мол, много ты понимаешь, это же последний писк! «Ланвин»! «Я хочу прибыть в Нью-Йорк настоящей дивой!» И ему ничего не оставалось бы, как рассмеяться и обнять ее покрепче. Шляпа бы упала и покатилась по полу, а они пустились бы в пляс прямо в очереди на посадку. Возмущенные пассажиры, конечно, ворчали бы, мол, явилась в последнюю минуту и хоть бы извинилась…

Но и в последнюю минуту Гортензия не явилась. И он не увидел ни ее соломенной шляпы, ни розовых каблуков.

Гэри сжимал в руке билет на ее имя. Он аккуратно сложил его, сунул в карман пиджака и первое, что сделал, когда обосновался в квартирке на 74-й улице, — прилепил на стенку на кухне. Каждое утро билет напоминал: она не пришла. Решила остаться в Лондоне.

«If I can make it there, I'll make it anywhere…»

В первые дни приходилось очень туго.

В Нью-Йорке стояла зима. На каждом перекрестке по щекам хлестал ледяной ветер, безостановочно лил дождь, то и дело начинал сыпать снег, и Гэри в своем черном пиджаке и серой футболке останавливался на тротуаре, промокнув и продрогнув до костей. Из-под колес желтых такси летела грязь. На него то и дело натыкались прохожие — они-то были укутаны по погоде. Водитель не пускал его в автобус, потому что у него не было ни проездного, ни мелочи… Гэри оставался стоять на остановке, ноги в тонюсеньких кожаных ботинках совершенно отмерзали, он поднимал воротник и, дрожа, топтался на месте, недоумевая: что же это за город такой, как они живут, люди тут вообще или кто, и почему он никому не нужен?..

Он купил себе теплые ботинки, пуховик и ушанку: тесемки завязывал под подбородком, когда очень задувал ветер. Нос у него тогда делался красным, как пион: клоун клоуном, — но ему было все равно. В этом городе климат никак нельзя назвать умеренным, и Гэри иногда тосковал по благовоспитанному лондонскому дождичку.

Здесь все было гораздо масштабнее.

Размашистее, сильнее, жестче, как-то по-животному. И куда увлекательнее.

На встрече с первокурсниками завкафедрой музыкальных дисциплин сразу сказал: «Здесь все студенты обязаны быть исключительными. Будьте упорны, трудолюбивы, выносливы, мыслите творчески. Очень скоро вы поймете, что учиться здесь еще сложнее, чем вы думали, и главное — не скукоживайтесь тогда со страху, а, наоборот, начинайте работать еще больше, еще прилежнее. В Нью-Йорке всегда найдется кто-нибудь, кто встанет раньше вас, кто засидится за работой позже, кто выдумает что-нибудь, до чего вы еще не додумались, — и вот этого «кого-то» и нужно обставить во что бы то ни стало. Будьте всегда и везде лучше других! В Джульярдской школе о музыке мало думать: ею нужно жить, и жить всей душой. А если вы не чувствуете в себе сил каждый день выворачиваться наизнанку, превосходить самого себя и при этом не ныть и не жаловаться, скатертью дорожка — на ваше место уйма желающих».

Гэри вернулся тогда к себе в гостиницу «Амстердам», рядом с Линкольн-центром, и повалился на кровать не раздеваясь.

В жизни он этого не осилит!..

Лучше вернуться в Лондон. Там уже все на мази, привычки, друзья, мать, бабушка. Учиться на пианиста можно и дома, в Лондоне масса хороших школ. Зачем его понесло невесть куда, в этот чокнутый город, где никто по ночам не спит?

Он уснул, сжимая в руке билет Гортензии. Завтра обменяет его — и домой!

На следующее утро Гэри взялся за поиски жилья. Хватит разгуливать туристом, он хочет стать полноправным ньюйоркцем. А для этого нужно иметь собственный адрес, свою фамилию на двери, счетчик газа и электричества, полный холодильник, друзей-подруг и значиться в «Желтых страницах». Да, и еще проездной — Metrocard. Чтоб его еще хоть раз не пустили в автобус!.. Он выучил наизусть все маршруты. Аптаун, Даунтаун, Восток, Запад. Вызубрил и линии метро: А, В, С, D, 1, 2, 3, «местные» и «экспресс-поезда». Один-единственный раз перепутал и упилил куда-то в Бронкс.

Гэри был готов вставать раньше всех, заниматься до глубокой ночи, написать музыку неслыханной красоты, обогнать всех, кого можно.

Он стал искать квартиру поближе к месту учебы. Исходил весь район, задрав голову, накупил в магазинчиках, барах, лавках квартальных газеток и старательно обвел объявления, которые подходили ему по цене. Обзвонил, пошел посмотреть одну квартиру, десять, двадцать… Морщил нос, пожимал плечами, мысленно обзывал владельцев жульем. Расстроенный, вернулся в гостиницу. Поди найди тут что-нибудь! Дорого, некрасиво, грязно, тесно. Ему советовали не опускать руки: кризис, цены упали, можно сторговаться. Он снова принялся ходить по объявлениям и наконец нашел: в красном кирпичном доме с высокими окнами и зелеными ставнями, на 74-й улице. Красный с зеленым — понравилось. Квартирка была маленькая, не первой свежести, ковровое покрытие надо было менять, спальня, гостиная, одинокий пожухший фикус в кадке, кухня уголком, ванная размером с платяной шкаф, шестой этаж без лифта, но зато с видом на улицу и развесистые деревья. Цена приемлемая. Ответ требовали сразу. Гэри тут же подписал аренду.

Первым делом он отодрал старый ковер, купил новый, яблочно-зеленый, и наклеил его прямо поверх паркета. Перекрасил стены в белый цвет, помыл оконные рамы и стекла, одно стекло разбил, вставил новое. Вытравил тараканов какой-то едкой дрянью, которую нужно было лить на плинтусы и сырые поверхности. Капля попала в глаз, пришлось мчаться в аптеку за смягчающим лосьоном. Тут обнаружилось, что ключи остались в квартире, и Гэри пробрался к себе через окно, от соседки.

Соседка была в футболке с красноречивой надписью: «I can’t look at you and breathe at the same time» [64] Я не могу одновременно смотреть на тебя и дышать (англ.). . Гэри решил, что это знак судьбы, и в благодарность одарил девушку поцелуем.

Ее звали Лиз. У нее были карие глаза, сине-зеленая челка и сережка в языке. Рот у нее был большой, смеющийся.

Они стали встречаться.

Лиз училась в Колумбийском университете по специальности «Кинематография». Она показала ему город. Художественные галереи в Челси, кинозальчики, где крутят авторские и экспериментальные фильмы, Сохо, джазовые клубы в Виллидж, дешевые ресторанчики, секонд-хенды. Лиз называла их «thrift shops» [65] Нищебродские лавки (англ.). и плевалась. В конце мая она собиралась уезжать: у нее дядя был голливудским продюсером, и она собиралась податься на «фабрику грез». «Тоо bad» [66] Здесь: Жалость какая! (англ.) , — говорила она, ухмыляясь во весь свой большой рот, но вид у нее был не особенно огорченный. Она мечтала покорить большой экран: ради этого много чем можно поступиться!..