Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

— Знаешь, что нужно в жизни, милай?

Александр покачал головой.

— Нужно любить. Изо всех сил. Все отдавать, ничего не требуя взамен. И тогда все получается. Но это кажется таким простым и очевидным, что никто не верит в этот рецепт. Когда кого-то любишь, ты уже не боишься умереть, ты больше ничего не боишься… Например, с тех пор, как мы познакомились, с тех пор, как я знаю, что увижу тебя, что ты пробежишь мимо по дороге из школы, остановишься поговорить или просто махнешь мне рукой, ну что сказать… я счастлива. Для меня счастье — просто видеть тебя. Мне от этого хочется скакать на одной ножке. Это мое личное счастье. Но если такое счастье предложить толстяку, набитому деньгами, он придет в раздражение, посмотрит на него, как на полное дерьмо, и выбросит в помойку…

— Если я больше не буду заходить к тебе, ты будешь несчастна?

— Я буду не то чтобы несчастна, я потеряю желание жить, и это хуже всего! Любовь — рисковая штука. Риск всегда существует, с деньгами, с дружбой, с лошадьми на бегах, с погодой, всегда… Я всегда готова идти на риск, потому что с него начинается счастье!

«Любить кого-то…» — подумал Александр.

Он любил отца. Любил Зоэ, но они теперь не виделись. Ему очень нравилась Аннабель.

— Очень нравиться — это то же, что любить?

— Нет, любить — это любить, без степеней сравнения.

Значит, он любил отца и Зоэ. И Бекку. Не слишком длинный список.

Ему надо было найти еще кого-то, чтобы любить.

— А можно полюбить кого-то по заказу? Решить и полюбить?

— Нет, по заказу не получается.

— А можно помешать себе любить?

— Не думаю… Но у некоторых людей это получается — они прячутся за двойные засовы.

— А можно умереть от любви?

— Ох да! — воскликнула Бекка, тяжко вздохнув.

— С тобой такое случалось?

— Увы.

— Но ты не умерла!

— Едва не умерла. Я погрузилась в свое горе, перестала бороться… Так я в итоге и оказалась на этом кресле, а потом внезапно подумала: «Старушка Бекка, ты еще можешь улыбаться, ты еще можешь ходить, ты вполне здорова и не утратила своих способностей. Ты еще можешь сделать множество вещей, встретить множество людей…» И радость вернулась. Радость жизни. Это трудно объяснить. Я вновь захотела жить, и знаешь, что случилось? Через два дня я встретила тебя!

— А если я исчезну? Если меня раздавит автобус или укусит ядовитый паук?

— Типун тебе на язык!

— Я хочу знать, можно ли несколько раз подряд умирать от любви?

— Я, несомненно, снова выкарабкаюсь и буду вспоминать о счастье, которое ты подарил мне, буду жить этими воспоминаниями…

— Знаешь, Бекка… Я больше не играю в эту игру, не говорю всему «прощай», с тех пор как встретил тебя… И больше не представляю себе, что все однажды умрут.

Это была правда.

Она не хотела больше, чтобы он давал ей деньги, и потому он приносил ей хлеб, молоко, соленые орешки, курагу и фиги. Он где-то прочел, что это самая питательная пища. Он утащил из стенного шкафа, в который отец собрат вещи матери, красивые шали, шерстяные свитеры, серьги, помаду, перчатки и сумочку и подарил Бекке, сказав, что у них на чердаке стоят старые, никому не нужные чемоданы, и уж лучше она будет носить эти вещи, чем их отдадут в Армию спасения.

Бекка стала красивой и элегантной.

Однажды он отвел ее к парикмахеру. Он взял деньги, которые валялись на письменном столе отца, и — хоп! — они пошли к парикмахеру.

Он ждал на улице — охранял инвалидную коляску, чтобы ее никто не укатил, и когда она вышла, благоухающая и кудрявая, вся такая воздушная, со свежим маникюром, он воскликнул: «Вау!» — и захлопал в ладоши. Потом с оставшимися деньгами они пошли есть пончики в кафе на углу. Чокнулись чашками кофе с молоком. Провели конкурс усов среди прохожих. «А вот эти шикарные! Эти еще шикарней!» — говорил он улыбаясь.

А она так смеялась, что подавилась кусочком пончика и закашлялась. Вмешался какой-то мужчина. Он обхватил ее, наклонил, сильно нажал сверху, и дыхание восстановилось. Посетители кафе столпились, чтобы поглядеть, как умирает красивая пожилая дама, подавившись пончиком.

Но только она не умерла.

Она выпрямилась, поправила заколки, одернула старое пончо и попросила стакан воды.

А потом они под ручку вышли из кафе, и одна старая дама сказала, что Бекке страшно повезло, что у нее такой внук.

Он смотрел на нее сквозь пелену снежных хлопьев, падающих с неба. Она, моргая, тоже смотрела на него. Не нравилась ему идея оставить Бекку одну в сочельник. Он хотел убедить ее хотя бы на один вечер пойти в убежище. Там наверняка организуют благотворительный праздник, елку, крекеры и чипсы, лимонад и подставки для стаканов.

Но она отказалась. Она предпочитала провести этот вечер одна в сарае интенданта королевы. Он оставил дверь прикрытой и положил в печку дров.

— Ты будешь совсем одна?

— Да, милай…

— Но это же так грустно…

— Нет! Я буду смотреть в окошко.

— Мне хотелось бы привести тебя к нам… Но я не могу. Сегодня вечером мы идем ужинать к бабушке с дедушкой, и кроме того, я еще ни разу не говорил о тебе с отцом…

— Не терзай себя, милай… Постарайся хорошо провести время, а завтра мне все расскажешь…

Филипп как в воду глядел.

Они прибыли к родителям в половине девятого. Мсье Дюпен был в темно-синем блейзере, вокруг шеи шелковый платок. На мадам Дюпен было ожерелье в три ряда и розовый костюм. «Это так принято, — шепнул Александр Анни, — она одевается в те же цвета, что и королева». Анни нарядилась в черное платье с пышными газовыми рукавами, похожими на крылья. Она держалась очень прямо и постоянно поддакивала и кивала, опасаясь допустить какую-нибудь оплошность и обратить на себя внимание.

Они уселись за стол, отведали фаршированной лососины, жареной индейки, рождественского пудинга. Александру было позволено налить «на палец шампанского».

Дедушка говорил отрывисто и резко, хмурил суровые брови, выпячивал квадратный мужественный подбородок. Бабушка улыбалась, крутя тонкой длинной шеей; ее полуопущенные веки, казалось, говорили да всему и в первую очередь своему Господину и Повелителю.

Потом наступила череда подарков…

Разрезали веревочки, шуршали бумагой, восклицали, целовались, благодарили, обменивались банальными фразами, всем известными новостями, долго ругали кризис. Мсье Дюпен спросил у сына совета по одному деловому вопросу. Мадам Дюпен и Анни убрали со стола.

Александр смотрел в окно, как падает снег, густой, преображающий привычный городской пейзаж в какой-то загадочный белый город. А если Бекка увязла в снегу на своей коляске и не попала в сарай к интенданту? А вдруг она замерзает, вдруг умирает от холода, пока он тут, в тепле и уюте, наслаждается шампанским и жареной индейкой?