Екатерина Завершнева - Сомнамбула

Маленькая звездочка в вечернем небе, первая в этом году.

Я скучала без него, даже если он уезжал ненадолго. Длительные экспедиции организовывались все реже, институт переживал трудные времена. Неделя-другая, и он возвращался с кипой черновиков, подновленным загаром и очередной коллекцией образцов. Желающих ехать с ним набиралось много, несмотря на сомнительные условия работы. Он знал наизусть все тропы южной гряды и обходился без карт, выбирал короткие и трудные подъемы, чтобы не терять времени на траверсах, а также предпочитал обходиться без женщин, которые, по его мнению, в походе годились только на роль балласта.

Институтский «балласт» в полном составе был влюблен в него и не обижался. Тем более что в походных условиях дамы оказывались в невыгодном освещении — обгоревший нос, растрепанная прическа, искусанные комарами лодыжки и кокетливо пузырящиеся на коленях джинсы. На месте было как-то сподручней. Вовремя поднесенная чашка кофе, говорят, иногда кардинально меняет жизнь. Но он был совершенно непробиваем, и за это его любили еще больше. Год от года ставки росли, и даже появление в штате двух молодых и симпатичных сотрудников, которых прислали на стажировку, существенно не изменило расстановку сил. Надо ли уточнять, в кого я была влюблена с первого дня пребывания в институте. Иногда мне удавалось — за его спиной — попасть в списки, тогда он вызывал меня и, быстро проговаривая имя-отчество, клялся, что это в последний раз, потому что он не хочет рисковать ценной, но плохо приспособленной к условиям экспедиции штатной единицей.

Конечно, пользы от меня оказывалось больше, чем вреда, поскольку готовить он так и не научился, а продукты для партии заказывал по схеме «коньяк-сухари», недоумевая насчет остального. Я оставалась на базе и занималась столь ненавистной мне хозяйственной деятельностью, потому что примерно раз в три дня партия возвращалась в лагерь. Иногда он уходил на разведку в одиночку. Воспользовавшись этим обстоятельством, я однажды увязалась за ним, и образ праведника, которого кроме науки ничего не интересует, сработал безотказно. Я быстро собрала вещи и держалась на почтительном расстоянии до первого перевала, который уже предоставлял возможность бросаться на шею и оглашать воплями окрестности. Серьезность с него слетала легко и он, хлопая себя по коленкам и гогоча, рассказывал о доброжелателях, до которых дошли слухи. Я думаю, говорил он, их смущает, что я не проталкиваю тебя ни в печать, ни по служебной лестнице, и они хотели бы разобраться. Если бы они узнали, что мы остановимся средь бела дня за первым поворотом на ночевку!..

«Касаться тебя всегда странно. Вот я обнимаюсь в маленькой палатке с живой легендой, чье имя навечно закреплено за подвидом реликтовой сосны, еще за какими-то козявками, а потом этот вонючий препарат во всех аптеках, бальзам такого-то. Если будешь что-нибудь называть моим именем, то выбери, пожалуйста, объект посимпатичней. Впрочем, тебе нельзя, конспирация.

Итак далее. Я болтала, а он слушал, зевал и светил фонариком в потолок. Палатка была полуторной, в ней помещался один человек и один ребенок, но в нашем случае большего и не требовалось, потому что мой любимый естествоиспытатель, вопреки всем своим званиям, оставался стройным и сухим, проведя полжизни в экспедициях. Перед сном полагалась история.

— Сегодня я расскажу своим маленьким радиослушателям сказку про Князя Вещества. Между прочим, ее обычно упоминают в связи с каньоном, над которым мы в данный момент возлежим.

— Ага, пионерская страшилка. И сочинил ее ты.

— Если будешь вмешиваться, уснешь так.

— Молчу-молчу.

— То-то же. А если почувствуешь благоговейный ужас — держись за меня, не прогадаешь.

Итак, Князь Вещества был первым сыном Неба и ему подчинялись все песчинки в мире. Несмотря на то, что Князь родился в незапамятные времена и не учился в школе, он знал кое-что о законе всемирного тяготения, чего не знаем мы с тобой. Он мог притянуть к себе все, что состояло из частиц вещества, как говорят в учебниках, и развлекался тем, что выдувал вулканы и топил архипелаги. Возможно, Атлантида — его рук дело, чем не гипотеза. Надо бы предложить ее Паше, он любит экзотические версии.

Была у него возлюбленная — обыкновенная девчонка со скверным характером. Она все делала по-своему и не могла заснуть без историй. Не дерись, пожалуйста. Конечно, она была красавица и умница, а иначе зачем Князю было в нее влюбляться, ведь он достаточно пожил на белом свете, чтобы эта дурная привычка его больше не беспокоила. Но вскоре Князь загрустил, потерял аппетит и похудел до безобразия, чем вызывал к себе непреодолимую жалость у всех одиноких женщин, обитавших неподалеку от его замка.

Причиной была та самая девчонка. В последнее время она стала какая-то рассеянная, глазела по сторонам и втайне от Князя успела спеться с двумя его вассалами, мелкопоместными недорослями, которые только и умели, что ловить лягушек и отрывать им лапки. (Бедные, бедные Паша и Саша, которых в первые дни стажировки заставляли ежедневно препарировать лягушек, чтобы „набить руку“.) Впрочем, вассалы его особенно не беспокоили. Его интересовала девочка и то, что было у нее в голове (кроме ветра, фантиков и остаточных знаний по школьной программе). К сожалению, он не умел читать мысли и не обладал властью над душами, которые, как известно, сделаны из нематериальных частиц, хотя учебники об этом умалчивают. Влюбленный Князь был готов на все — переносил девушку, куда она пожелает, брал ее с собой на войну, хотя она путалась у него под ногами во время решающих атак, была настроена пацифистски и постоянно просила помиловать военнопленных. На очередном совете устрою разнос. Отчет летит ко всем чертям, а у нас два декрета, три отпуска и еще два олуха, которых всему надо учить заново.

Но вернемся к девочке.

Для нее он мог приподнять озеро (а какой при этом открывался вид!), вытянуть из земли алмаз, отбуксировать к берегу айсберг, а также смахивал с неба тучи и вежливо приказывал солнцу зайти, когда хотелось, чтобы была ночь. Но все напрасно — алмазы ее не интересовали, айсберги же оказались слишком большими игрушками. И тогда он решился и спросил напрямую, почему она стала грустной и больше не отвечает на его ухаживания. Не далее как вчера я помыл после ужина котелок и две миски, а ты и бровью не повела, дорогая. Просто безобразие. И она ответила: „Со мной все в порядке, но что касается тебя… Вокруг только об этом и говорят, но боятся твоего гнева. Никто не хочет быть гонцом, который приносит дурные вести. Давно ли ты оглядывался назад?“ Князь оглянулся и похолодел — за спиной вместо веселого воздушного змея волочился хвостик оборвавшейся бечевки.