Екатерина Завершнева - Сомнамбула

Она плакала и повторяла — больше я туда не пойду. Вымазала слезами рубашку. Розовые пятна по лицу — такое бывает у рыжеволосых. Успокоившись, сразу пустилась в расчеты — чай-кофе, овощи-фрукты (она на картошке сидеть не может). Есть же, например, круглосуточные магазины. Есть ларьки и палатки. И можно ходить вдвоем.

Постановили, что все вылазки в город будут ночными. Распечатали последнюю пачку сигарет. Оказывается, она курит. Утверждается, что только в случае экзистенциальной необходимости. Я так и не понял, что это такое, несмотря на подробные объяснения про метафизический сквозняк, другую жизнь, невозможность существования в бессмысленном мире и так далее.

Мы — лишние люди, Яна. Ты же знаешь, читала. У тебя по литературе «пять».

Зачем я сказал ей — ты никогда не будешь счастлива.

Но это правда.

Надо же, и смотрел прямо в глаза. Сочувствовал.

Яна водила пальцем по стеклу, вместо заветного вензеля получались рожи. Снаружи была жара, счастье било отовсюду, до одури — липы, пчелы, мороженое. Дети искали в крапиве мяч. Женщина в цветастом сарафане несла сумки, из одной торчала свекольная ботва, из другой — батон. На ней были шлепанцы. Двое мальчишек, увидев ее, налетели, выхватили что-то из сумки и с криком «чао-какао» убежали — мяч был уже в игре.

Когда мы были маленькими, нас загоняли домой в девять вечера, а этим все можно.

Вот что было бы самым неуместным в его квартире — дети (особенно голодные).

Я прекрасно была счастлива, и неоднократно. Например… утро в университетском парке, первый день новой жизни. Шла по боковой аллее и пела что-то солнечно-наивное — here, there and everywhere — и тебя там не было.

…в поезде, держась за руки, оглушенные — «Дети, вы только что поженились?» — спросила старушка из нашего купе (оказывается, у нас есть соседи). — «Нет еще», — ответила я, и это был не ты.

…на верхнем плато Чатырдага, над невидимым побережьем, над голосами горной трассы, в восходящем потоке

бессмертник, тимьян, дикая земляника

и ночью — зимнее небо

только надо мной

но где я сама

Или вот еще.

Владик.

Ты не можешь этого помнить.

Был последний день мая, уроки почему-то отменили, а мы и не думали расходиться.

Сидели на подоконнике, пускали мыльные пузыри. В солнечных коридорах они сталкивались и исчезали, пальцы просвечивали, пахло горячим кофе и молоком, и булочками за семь копеек, за стенкой малышня вразнобой повторяла какие-то стихи. Мы были уже взрослые, конечно.

Развинтили шариковые ручки, потому что из них получались отличные трубочки для пускания пузырей. У Владика из кармана белой рубашки торчала пачка «винстона». Пять девочек из восьмого класса смотрели на него, затаив дыхание. Димка обнимал Татьяну, и это тоже было можно, потому что уроки отменили, и мы все были заодно, все.

Я наклонилась над улицей, над школьным двором и на мгновенье показалось, что солнце внизу. Увидела дикий виноград, львиные лапы, темную зелень и землю, и кто-то тронул качели, и они потихоньку

— Что ты делаешь

По-моему, он никогда в жизни не выходил из себя. Зубы ослепительные ровные, как зерна

лепестки магнолии восковые

он улыбался он кажется держал меня за талию

— Ты упадешь и все дела

Пять девочек из восьмого класса не имели ничего против, но они знали — никаких шансов, Владик не любит малолеток, даже если я упаду, он им не достанется, никогда.

Олимпиец полубог в том саду итальянском дворике

он две тысячи лет улыбается мне и время ничего не может поделать с его лицом.

Я засмеялась и перекинула ноги на улицу, сверкнула, как говорят девочки, оттуда, с улицы.

Владик, уверенный в своем олимпийском бессмертии, легко

я даже не поняла как он это сделал

опоры не было

его тело на одну правую руку на мгновение

и снова солнце внизу

и дым и пылинки

он курил дым застревал в волосах он улыбался

мы сидели над итальянским двориком а снизу раздавались крики о помощи

кажется нас зовут сказал Владик

бедная Аида держась за сердце кричала

дети, что вы делаете, я вас прошу, я умоляю

посмотри она сейчас весь педсовет соберет и все они станут на колени

мы с тобой очень красивая пара

держись за сердце

Ты не можешь этого помнить.

Я спрыгнула с подоконника на пол и увидела тебя.

Ты когда-нибудь был счастлив, ты помнишь, как это бывает без причины?

Все, кроме тебя, понимали, что это ничего не значит. Счастье никому не принадлежать, касаться друг друга как это сделали бы мраморные копии знаменитых оригиналов, если бы Дедалу удалось научить их двигаться —

и ничего

разойтись не заметив

мыльные пузыри

в школьном коридоре

расплавленные солнцем

разойтись улыбнувшись

прохлада каменной галереи

ветер сносит струи воды

два призрака кольца дыма

процессия на гобеленах

нарядные дети гончие

принцесса и дракон

обрученные

и смерть не различит вас

в цветущем саду

Только теперь я заметила эту гримасу Я вспомнила, как ты бежал стометровку и твое белое лицо было мертвым от ярости, и Владик давно позади, а он, как-никак каэмэс, и локти у тебя неканонически прижаты к бокам

это было не по-олимпийски, неспортивная ярость, какая-то нехорошая злость

вот и теперь твое лицо перекошено, как тогда на финише

ты не знал, зачем победил, и Владик, смеясь, похлопал тебя по плечу

он был за тебя спокоен, он был рад, ему было все равно.

— Неправда, я знал, что у тебя с ним ничего не было.

А он, не прилагая никаких усилий, сделал тебя, сделал. Ты так жалко выиграл, и твой новый рекорд, и наш физрук, размахивающий секундомером, потный от напряжения, орал на тебя — Ванька, сукин сын, ты побежишь, а не этот пижон, я всегда знал, чтобы завтра оба были на тренировке, спартакиада на носу и пр.

— Я его и там обошел.

Ты его и здесь обошел. Кто такой Владик, где он? А ты — молодой доцент и автор семисотстраничной монографии о народовольцах, и все семьсот страниц сплошное «милостиво повелеть соизволил».

— Знаешь, про тебя говорили… А я не верил. Про какого-то старшекурсника, не то дипломата, не то экономиста…

Хочешь послушать?

— Ради бога, не надо.

Как хочешь. Я тебя вполне понимаю — вдруг окажется, что ты зря не верил. Что снова ты выше всех. Ты такой высокий, я смотрю на тебя и у меня кружится голова. И хватит курить, тебе это не идет, неправдоподобно. Кстати, мне только что пришло в голову — а ты куришь почему? Помнится, Владик этим даже бравировал.

Я курю, потому что курю.

Я курю, и дым застилает глаза и эту гобеленовую фею. Как я могу не помнить. Рыжие волосы на солнце, белые, розовые, лимонные бабочки в волосах и дым.