Ирина Ясина - Книга волшебных историй (сборник)

– У меня еще должок есть по пятьдесят второму, – поделился старичок и почесал зипун, вспоминая. – Толя Зильбер, из пятого подъезда, помнишь?

Кузовков закивал.

– Тоже переехал?

– Еще как переехал! – Старичок, крякнув, взвалил на плечо мешок, снова полный под завязку. – Штат Нью-Джерси! Но делать нечего: найдем! А то как же это: в Новый Год да без подарочка?

– А что ему? – живо поинтересовался Кузовков.

– Марки, – ответил Дед Мороз. – Серия «Третий Интернационал». Бела Кун, Антонио Грамши… Негашеные! Очень хотел. Ну, прощай, что ли, – пойду!

Старичок поцеловал референта в щечку – и потопал к лестнице. Через минуту голос его несся снизу: «Иду, иду к Толечке, поздравлю маленького…»

Жалость к прошедшей жизни выкипела, оставив в горле сухой осадок сарказма.

– С че-ем? – перегнувшись в полутемный пролет, крикнул Кузовков. – С Новым, пятьдесят вторым?

– Лучше поздно, чем никогда! – донеслось оттуда.

Когда Павлюк уже стоял на табуретке с петлей вокруг тощей кадыкастой шеи, ему явился ангел и сказал:

– Павлюк!

Павлюк оглянулся. В комнате было совершенно пусто, потому что ангел не холодильник, его сразу не видать. Так, некоторое сияние у правого плеча.

– Павлюк! – повторило сияние. – Ты чего на табуретку встал?

– Я умереть хочу, – сказал Павлюк.

– Что вдруг? – поинтересовался ангел.

– Опостылело мне тут все, – сказал Павлюк.

– Ну, уж и все… – не поверил ангел.

– Все, – отрезал Павлюк и начал аккуратно затягивать петлю.

– А беленькой двести? – спросил ангел. – На природе?

Павлюк задумался, не отнимая рук от веревки.

– Если разве под картошечку… – сказал он наконец.

– Ну, – согласился ангел. – С укропчиком, в масле… Селедочка ломтиком, лучок колечком!

Павлюк сглотнул сквозь петлю.

– А пивка для рывка? – продолжал ангел. – На рыбалке, когда ни одной сволочи вокруг. Да с хорошей сигаретой…

Павлюк прерывисто вздохнул.

– А девочки? – не унимался ангел.

– Какие девочки?

– Ну, такие, понимаешь, с ногами…

– Ты-то откуда знаешь? – удивился Павлюк.

– Не отвлекайся, – попросил ангел. – А в субботу с утреца – банька, а в среду вечером – «Спартак»…

– Чего «Спартак»? – не понял Павлюк.

– Лига Чемпионов, – напомнил ангел.

– Неужто выиграют? – выдохнул Павлюк.

– Из группы выйдут, – cоврал ангел.

– Надо же, – сказал Павлюк и улыбнулся. Петля болталась рядом, играя мыльной радугой.

– Ты с табуретки-то слезь, – предложил ангел. – А то как памятник прямо…

Павлюк послушно присел под петлей, нашарил в кармане сигарету. Ангел дал прикурить от крыла.

– И что теперь, на работу? – робко спросил Павлюк.

– На нее, – подтвердил ангел.

– А потом что? Опять домой?

– Есть варианты, – уклончиво ответил ангел.

Павлюк еще помолчал.

– Ну, хорошо, – сказал он наконец. – Но смысл?

– Какой смысл?

– Хоть какой-нибудь, – попросил Павлюк.

– Зачем? – поразился ангел.

Павлюк помрачнел.

– Потому что без смысла жить нельзя!

– Вешайся, – отрезал ангел. – Смысла ему! Вешайся и не морочь людям голову!

Если бы я сказала, что знаю, как жить с болезнью остаток жизни, я бы сильно слукавила. Я не знаю, как жить беспомощному человеку остаток жизни. При том, что современная медицина не может тебя вылечить, но может тебя поддерживать – какие-то штучки, мять, тереть, массировать. Скорее всего ты проживёшь столько же, сколько тебе было отпущено, вопрос только – как? Потому что качество жизни, в принципе, ужасное – поскольку человеку, который лежит, ему чего нужно? Хороший телевизор, и, по большому счёту, всё. Потому что если не работают руки – ты не можешь сама работать за компьютером, ты не можешь сама читать книжку, ты не можешь её держать и перелистнуть страничку. И что? Телевизор и радио.

Можно попытаться себя найти – в принципе, любая книжка в твоём распоряжении, и даже если ты не можешь её самостоятельно купить, то можно попросить кого-то – скачают в Сети, будут читать вслух. Ты будешь лежать и об этом думать. Ты будешь смотреть в окно и видеть всякие замечательные листочки и смену времён года. Но при мысли о том, что двадцать лет – так… мне становится страшно.

Когда ты сидишь в инвалидной коляске, то деревья становятся больше. Слышно становится хуже – если люди говорят тихим голосом на высоте человеческого голоса, ты их не слышишь. Тебе приходится тянуться, переспрашивать, просить: «Нагнитесь, пожалуйста». А сидеть с задранной башкой и смотреть кому-то в рот – это ужасно тяжело.

Мир меняется. Вот этот цветок за твоей спиной – он выше человеческого роста, или ниже? Я уже не знаю, я десять лет на коляске. Если ты встанешь с дивана и станешь рядом с цветком, то я пойму, выше он тебя или ниже. Но когда я подъезжаю к нему на инвалидном кресле, я не знаю – он выше меня, стоящей, или ниже? И такое – всё.

Чтобы с этим состоянием бороться, нужна жажда жизни. Не пустая вера в чудо, не надежда, упаси бог. Надежда вообще очень вредня штука. Когда-то мой, скажем так, первый муж сказал мне: «На дне ящика Пандоры была надежда. Это было самое жуткое зло». Я сначала обалдела от такой трактовки, а потом подумала – «да». Потому что надежда тебя дезориентирует. Она лишает тебя способности действовать, и ты тупо надеешься, что произойдёт чудо и что-то вдруг случится. Как бы это произойдёт всё помимо тебя. Надежда лишает тебя даже не способности к поиску какой-то панацеи – нет, это бы будешь искать. Она лишает тебя необходимости самосовершенствования. Смириться с тем, что тебе предстоит, – это самый страшный труд, самый тяжёлый. Какой бы ты ни был умный и разумный, всё равно внутри всё бунтует: «Я не хочу, я молодой, я такой-сякой, у меня ещё в голове столько всяких идей», а уже всё, уже не можешь. Всё, до свидания. И надежда в этом смысле – очень плохая штука.

Надеяться не надо. Говорят: «Надейся на себя». Тоже глупые слова, потому что если ты с собой договоришься, – ты сделаешь, если не договоришься – нет.

Есть вещи, которые я заставляю себя делать физически. Я прошу мою помощницу поднять меня, посадить в кресло, накрасить лицо, одеть, повезти меня на работу. Поехать на какую-то встречу, мероприятие. А иногда бывает так фигово, что не хочется вообще ничего. Вот сидят мои подруги, говорят, условно, про Путина и Медведева, а я сижу и думаю: «О чём они? Какое это отношение имеет ко мне?» И всё равно я – и это, пожалуй, самое главное – заставляю себя интересоваться чем-то помимо собственного здоровья и того, то мне хочется лежать и тупо смотреть в потолок и в телевизор. Ещё лет пять назад мне казалось, что канал Discovery никогда мне не понравится, потому что я хочу это видеть живьём. А сейчас – ничего, всё нормально. Сдвинулись приоритеты, потому что видеть это живьём… даже за большие деньги ты не купишь себе отсутствие неудобств, чтобы насладиться этим действом. А телеканал Discovery ты включаешь и смотришь без всяких неудобств. И ты начинаешь себя уговаривать, что это одно и то же.