Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы

— Твое преступление — разбой — все равно побег перетягивает. Лишнего сроку за побег не дадут.

Глаз, не читая протокол, расписался.

— Защищайте их, защищайте. Рука руку моет. Чума на вас всех…

Глаз решил вызвать воспитателя — воспитатели к нему не ходили — и попроситься в камеру малолеток. Стукнул в кормушку. Дубак не подошел. Постучал еще. В коридоре тишина. Забарабанил в кормушку, и она открылась. Просунул в отверстие голову и осмотрел коридор. Дубака не видно. «А что, — подумал он, — я в кормушку пролезу. Вылезу в коридор, закрою кормушку и зайду в туалет. Когда начнут водить на оправку, с чужой камерой и уйду. На вечерней поверке меня хватятся. Вот будет потеха! А если туалет закрыт, я через кормушку в чужую камеру…»

Глаз просунул в кормушку обе руки, втиснул плечи и вылез наполовину. Зад не пролазил. «Все равно пролезу»,— подумал он и хотел сделать усилие, но из туалета вышел надзиратель, поправляя на себе портупею.

— Куда! Куда! — Как будто Глаз мог из тюрьмы убежать. — Вот сволочь! Не сидится спокойно, — кричал надзиратель, а Глаз еле залез назад.

Попкарь, закрывая кормушку, сказал:

— Пять суток обеспечено.

Глаз расхаживал по карцеру, напевая лагерные песни. Он доволен: пронес курева и спичек.

Курил экономно, всасывая дым с воздушком, и кружилась голова.

На следующий день к нему посадили здоровенного малолетку. Привел его корпусной с шишкой на скуле.

Малолетка зашел в карцер робко. Глаз обрадовался и завел разговор. Но парень разговаривать не хотел и отвечал на вопросы, будто следователю, и все разглядывал Глаза.

Глаз подумал: не обиженку ли посадили, забитый какой-то, слова не вытянешь.

— За что тебя? — спросил Глаз.

— Мы камеру вверх дном перевернули, у нас курево кончилось, а нам не передавали.

— Не знаешь, в какой камере сидит Гена Медведев? Какая у него кличка, не знаю. Он мой подельник. С Заводоуковского района.

— Медведь у него кличка, сидит он,, подожди, сейчас вспомню, а-а-а, в шестьдесят второй. Точно, в шестьдесят второй.

Они разговорились. Витя из Тюмени. Попал по хулиганке. Освоившись, признался:

— Знаешь, Глаз, нас корпусный этот, что меня привел, все пугает. Вот посажу, говорит, кто шустрит, к Камбале, покажет он вам, что такое тюрьма. Когда вел меня, все стращал. Ну все, Камбала в карцере, веду к нему. Только не просись от него. Я представлял тебя не таким. Здоровый, думаю. Сказать по правде, я шел в карцер и тебя боялся.

Не ожидал Глаз такого и удивился. Не думал, что им малолеток пугают.

Витя просидел с Глазом до вечера, и его увели в шизо. Мест в карцерах не хватало.

«Так, Генка сидит в шестьдесят второй. А что, если попытаться в шестьдесят вторую попасть?»

Через пять суток за Глазом пришел разводящий. Не тот, что уводил в карцер.

— Ты в какой камере сейчас?

— В шестьдесят второй.

— Так ты же у взрослых сидел?

— Сидел у взрослых, сидел у малолеток, снова у взрослых и опять к малолеткам попал.

— А не врешь?

— Что мне врать? Ты же в карточке сверишься.

Разводящий повел Глаза на второй этаж.

— Здорово, ребята, вот и отсидел я пять суток! — заорал, переступив порог камеры, Глаз.

Малолетки уставились на Глаза. Одет он был не так, как они. На нем солдатские галифе, из-под куртки выглядывает тельняшка, на голове — зековская расшитая кепка. Разводящий стоял в дверях, а Глаз подошел к ближнему малолетке, хлопнул его по плечу: «Здорово, Толя»,— и затряс обалдевшему пацану руку.

Разводящий не закрывал дверь, и Глаз, чувствуя на себе его взгляд, сделал шаг ко второму. «Братан, здорово, чего такой грустный?»— и, выпустив очумевшего пацана из объятий, повернулся ко всем ребятам.

— Ну, как вы без меня?

Все молчали, и разводящий спросил:

— Он сидел у вас в камере?

Стоя спиной к разводящему, Глаз моргнул пацанам. Его поняли.

— Сидел.

— Конечно.

— Он с нашей камеры.

Разводящий захлопнул дверь и пошел сверяться в картотеке.

Только теперь Глаз заметил Гену Медведева. Он стоял возле шконки в углу камеры.

— Привет.

— Здорово.

— Как живешь? — громче спросил Глаз.

Он рассчитывал, если Генка живет не очень, его визит изменит отношение к парню.

— Хорошо, — негромко ответил Гена.

— Как дела? — тихо спросил Глаз.

— Плохо. Мишка колонулся.

— Так… В какой камере Робка?

— В шестьдесят четвертой.

Благодаря тюремному телефону Глаз знал, что не так давно из зоны в тюрьму привезли его второго подельника Робку Майера, а Робке в колонии оставалось жить два дня до досрочного освобождения. По вине Глаза вместо свободы Робку раскрутят, и Глаз решил: если удастся переговорить с Генкой, отшить Робку. Взять преступление на двоих.

— Я сейчас с ним перебазарю, — зашептал Глаз, — а не успею — за мной сейчас придут, — передай ему, чтоб отказывался. Ты сказал, что он с нами был?

— Они об этом знали.

— Ты это же показал?

— Куда мне было деваться?

— Ну ничего, откажешься от показаний.

Глаз залез под шконку — трубы отопления в корпусе малолеток проходили над полом — и только переговорил с Робкой, как открылась дверь и разводящий крикнул:

— Петров, на выход!

Дойдя до дверей, Глаз обернулся. Пацаны смотрели на него. Он поднял вверх правую руку и, сказав: «Покедова»,— вышел.

Разводящий поругал Глаза за обман и отвел к малолеткам в другую камеру.

С месяц назад воспитатели убрали из нескольких камер самых отчаянных парней и посадили в одну. Глаз оказался шестым. Четверо тюменские, а Глаз и Подвал, у него одна нога — сухая, и он без костылей ходить не мог, — из районов.

Малолетки о Глазе наслышаны. Они представляли его здоровым, сильным и разочаровались. И стали игнорировать. Не замечают — и все. Они, городские, знавшие всю блатню Тюмени, должны перед ним преклоняться? Не бывать такому. И его, неизвестно как вышедшего в шустряки, они и за равного принимать не будут. Парни были самоуверенны и зоны не боялись. На свободе шустрили, думали они, в тюрьме живем отлично и в зоне не пропадем. Иногда просили Глаза рассказать о зоне. А раз Масло — тюменский парень, на свободе не в меру шустривший, хотя и был щупленький и ростом не выше Глаза, — спросил:

— А сам как в зоне жил? Вором или активистом?

— Как я жил? Вором не был. В активе тоже не состоял. Вы что, думаете, если придете в зону, сразу ворами станете или лычку рога прицепите?

Дни шли, и постепенно ребята к Глазу привыкли. Хотя и держались высокомерно. Но тюремная обстановка заставляла обращать на него внимание.

Глаза часто по трубам спрашивали, и парням приходилось приглашать его. Если в камеру заходили работники тюрьмы, разговаривать начинали с ним.

Ребята любили рассказывать забавные истории. Чаще всех травил были и небылицы Масло. Сидел за хулиганство и срок ждал небольшой. На свободе у него был друг по кличке Репа.