Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Приближался вечер, а с ним и цель путешествия. Морально приготовился к суровой гостеприёмке. Однако всё произошло на удивление просто. Автозак подогнали вплотную к вагону, и через несколько секунд я уже сидел в знакомой и умиротворяющей темноте его утробы…

Из автозака выводили последним. В абсолютно спокойном и расслабленном темпе я прогулялся по двору до указанной двери. В освещённых коридорах Саратовского СИЗО – тишина и подобие ремонта. Снова процедура сверки анкетных данных. Затем конфузная, но необходимая процедура проверки у врача. Она даже обрадовала, поскольку позволяла надеяться, что у соседей по нарам не будет гниющих язв, чесотки и вшей.

После медицинского осмотра закономерно последовал шмон. В отдельном помещении старший лейтенант попросил сначала снять все вещи для досмотра. Я привычно хамлю: «Старшой, ну ты что, хочешь, чтоб я простыл? Сначала врач, потом ты… Холодно же!» Удивительно, но он не реагирует на немыслимую вольность в обращении. К сотрудникам милиции полагается обращаться либо «гражданин начальник», либо по званию опять же с приставкой «гражданин». (Как я потом убедился, в Саратове это строго выполняется.)

За одеждой последовали вещи. Внимание привлекли мои ботинки: «Не положено. В них металлические носки и супинаторы». – «У меня нет другой обуви. В чём мне на прогулку и в суд появляться? В тапочках, что ли?» – «Тогда давай вытащим супинаторы из подошв. И шурупы выкрутим». – «Да прекрати, старшой! Эти ботинки Петровку прошли, Бутырку прошли, и сейчас будем разбирать, да?» В конце концов договорились, что ботинки в нетронутом виде я сдам на склад и получу их оттуда при поездке в суд. Пришёл кладовщик из заключённых. Оформил квитанцию.

Но, видать, старлей решил отыграться. Достав пакет с сухим молоком, он пробурчал своё привычное: «Не положено!» – «Старшой, почему?» – «Откуда я знаю, что там, может, кокаин?» – «А ты попробуй». – «Не хочу». – «Тогда давай я попробую». – «На свободе попробуешь».

Поняв, что в этот раз я проиграю, и не желая показывать свою заинтересованность, я поставил точку, сказав ему: «Ну, приятного аппетита!»

Сейчас поражаюсь, как мне сошло с рук такое хамство.

СИЗО Бутырка

О Николае Глушкове я услышал в первые же дни пребывания в Лефортове. Бывший директор «Аэрофлота», друг и партнёр Березовского, был задержан при попытке побега из тюремной больницы, сообщило радио камеры 66. Далее диктор объяснил, что на днях заканчивался срок ареста опального директора и задержание при попытке побега пришлось как нельзя кстати. Теперь Глушкова ждёт новое обвинение. Я улыбнулся. Я уже знал кое-что о методах работы конторы и понимал, что такой ход вполне в духе лубянского преступного сообщества. Однако поделиться своими мыслями было не с кем: одетый в синюю казённую робу, я был на карантине один. У меня отобрали всю тёплую одежду, и я в надежде хоть как-то согреться мерил шагами камеру, ругал чекистов и ожидал дальнейшего развития событий.

Конечно, я хотел встретиться с ним. Познакомиться, поговорить за БАБа… Понять их, того и другого, их мотивы. Сотни миллионов долларов, по версии следствия, увёл г-н Глушков из милейшей компании «Аэрофлот». Якобы на эти деньги Берёза и осуществлял свои многочисленные политические авантюры: вторжение Басаева в Дагестан, проект ПРЕЕМНИК…

Однажды я едва не настиг его. Заехав в хату к лихому тверскому разбойнику Димке, я обнаружил лишь пачку журналов «Коммерсант». Самого же мэтра, вместе с многочисленными бытовыми приборами, только что перевели в другую камеру. Шконка, на которой он спал, была ещё тёплая. Тогда мне пришлось ограничиться информацией, сообщённой моим новым соседом. О личной встрече мечтать не приходилось. Чекисты не допустят. Так я думал. И всё-таки это случилось. Правда, не скоро, через год. В мае 2002 года в камере 30 СИЗО ФСБ России представители радикальной и либеральной оппозиции, Сергей Аксёнов и Николай Глушков, встретились и пожали друг другу руку. Чем думали тюремщики – не знаю, но косяк целиком на их совести. Спасибо им за это.

Николай оказался немолодым уже усатым мужиком с изрядной лысиной и повадками интеллигента-технаря. Обилие умных слов в его речи нередко ставило в тупик нашего третьего – Виктора. В прошлом Виктор служил в армейском спецназе, воевал в Афганистане, в новом времени он уголовный преступник, вымогатель и бандит.

Несмотря на бьющую в глаза интеллигентность, Николай типичный self-made man. Сделал себя сам. Его политические суждения интересовали меня. Я же снабжал его «Лимонкой». Он читал, смеялся. Ему нравилось. Думаю, общение со мной убедило его, что никаких принципиальных различий в подходах либеральной и радикальной оппозиции не существует. Самоценная идея Свободы одинаково дорога и иудейскому олигарху Березовскому, и красно-коричневому «террористу» Лимонову, ибо отсутствие свободы погубит обоих. Но если это так, то почему бы нам не объединить усилия? – думал я.

Но это потом, а пока перед нами стояли проблемы более прозаические. Например, неожиданно возникла проблема стрижки. Единственный в Лефортове стригаль, старый капитан, весь в наколках, похоже, объявил забастовку, и зэки вот уже пару месяцев ходили лохматые, будто и не зэки вовсе. Посему новенькая машинка Fhilishave, наконец-то затянутая Николаем, оказалась как нельзя кстати. Усадив короля авиации верхом на дальняк, предварительно застеленный газетами, я приступил к экзекуции. Это был мой первый опыт, и я не ударил в грязь лицом. Не ударить в грязь мне помог рассказ самого постригаемого о его походах в салон Зверева. Знаменитый стилист брал за свои услуги бешеные сотни долларов. Я же старался от души.

Не подумайте, что это была примитивная стрижка под ноль. Ничего подобного. Через неделю у Николая начинался суд, и ему было важно, каким его увидят родные: дочка и сын. Я же помнил, что из далёкого Лондона за процессом будет следить его кореш, Борис Абрамович, наш будущий политический союзник, и потому старался вовсю. Надеюсь, БАБу понравилось.

СИЗО Лефортово, камера 30

Примерно через полторы недели моего пребывания во второй общей хате меня перекинули на Большой спец Матросского централа.

Постоянные переводы из камеры в камеру очень утомляют и действуют угнетающе. Только привыкнешь к камере, к койке и к своему месту, которые делишь с тремя-четырьмя сокамерниками, к соседям, к заковыристым характерам которых нужно притереться, к камерным сумасшедшим с неадекватным поведением и истеричным смехом, к клопам, наконец, которые становятся ближе всех и роднее в камере, в них течёт ваша кровь всё-таки… Мне иногда было смешно и весело смотреть на них, как они дружно улепётывают по постели или по телу в стороны. И злобное раздражение иногда как-то сразу исчезало само собой.