Анатолий Тосс - Почти замужняя женщина к середине ночи

– Откуда он берется, это понятно, – начал отвечать Илюха. – Собственно, существуют две причины. Первая, что хороших, преданных женщин на всех не хватает. Тех, которые с пониманием и с состраданием к нам, мужчинам, относятся. Потому что мы все без исключения у любой нормальной, чуткой женщины должны сострадание вызывать. И вот если один из нас натыкается на ту, которая без сострадания, которая на себя не только одеяло, но и все остальное тянет и которая подставляет своего парня постоянно почем зря, и в сексе тоже… Тогда случится может у такого парня сильная душевная и физическая травма. И не хочет он больше на женщинах пробовать.

– Видишь, – погрозил я Пусику, – что твоему Сереге может быть уготовлено.

Но Пусик ничего мне не ответила. Она вообще, похоже, ничего уже не слышала, настолько растворилась в вольготном Инфантовом теле.

– Вторая причина связана с общим обустройством мира. Дело в том, что в нем разнообразия мало, а все из-за ограниченной двуполой системы. Ведь если присмотреться, то нас всего два пола окружают повсюду – либо женщины, либо мы сами. И никого больше. Так что у каждого пола вообще всего один вариант остается в запасе. А это, согласитесь, скучно, когда всего один вариант. Вот и тянет тех, кого однообразие тяготит, хоть как-то раздвинуть рамки. (Подробнее о многополой системе читай «Сексуальный детектив. Часть 1».)

– Вас-то троих, я гляжу, однообразие не тяготит, – раздался из громкой связи задорный Жекин голос.

– Не, нас не тяготит, – промурлыкал себе под нос Инфант и задвинул Пусика еще глубже в себя.

– А все потому, что мы в однообразии единственного женского пола разнообразие многочисленных индивидуумов ухитряемся отыскать, – продолжил я за Инфанта.

А вот Илюха сказал совсем по-другому:

– Как знать, как знать, – сказал Илюха.

– Ты о чем? – сразу зацепилась за сомнение в его голосе Жека.

– Я вообще-то в себе вот так твердо, на все сто, больше не уверен.

– Что ж тебя подкосило? – прозвучал еще одним вопросом телефонный аппарат.

– А вот что… – начал Илюха свой рассказ. – Сидел я как-то в одном заграничном аэропорту. Даже не важно в каком, главное, что рейс задерживался, и надо было мне как-то скоротать время. Вот я и уселся за барную стойку, попросил поесть чего-то и красного вина, конечно же. Потому что в тех местах вино разливают именно там, где и производят, и беспокоиться о подмене незачем. Вот я и потягивал, и заедал, отвлекаясь телевизором, там как раз футбол передавали. Я вообще когда в себя уйду, то на окружающую среду особенного внимания не обращаю, не замечаю ее даже. Вот и здесь не замечал. Только однажды, минут через тридцать, когда в футбольном матче наступил перерыв, я повернул голову направо. Там, рядом со мной, за барной стойкой женщина сидела.

Вот есть такое выражение в фольклоре, мол, «она страшная». Но это, как говорится, для красного словца, потому что не пугает же «она» никого своей внешностью. А тут мне действительно стало страшно, как будто я маленький, и мне пора спать, и к кроватке моей подходит злая ведьма Гингема или баба-яга. По-настоящему страшная женщина сидела справа от меня, из тех редких, от которых, если посмотришь, действительно боязливо делается. Боязливо и страшно, и первый твой инстинкт – отпрянуть в испуге, а второй – быстро дать деру. Но я сдержался и деру не дал, а просто повернул голову и посмотрел налево.

Слева от меня, опять же за барной стойкой, сидел юноша. Именно с таких итальянские художники эпохи Возрождения писали мифических Эросов и прочих Аполлончиков. Ну зачем мне зря описывать – скажу только, что молодой человек мог смутить не только художника своим нежным эстетизмом: бледная, почти прозрачная кожа, голубые глаза, золотые локоны до плеч – в общем, все, как полагается. Даже зажмуриться поначалу хотелось, потому что такого обилия утонченной красоты взгляд сразу усвоить не мог.

Конечно, я в результате вернулся к телевизору, но футбольный матч уже не лез в мое отвлеченное сознание.

«А что, если, – втемяшивалась в сознание подленькая мысль, – что, если бы я оказался с этими двумя – с пугающей женщиной и утонченным юношей – на необитаемом острове. Скажем, мы только втроем выжили после авиакатастрофы. Мы бы присмотрелись там, на острове, обустроились, попривыкли бы к условиям и к новому рациону, обжились… Ну а потом, рано или поздно, возник бы вопрос: кто с кем и как? И мне, как единственному взрослому мужчине, скорее всего пришлось бы выбирать».

И знаете, что я почувствовал тогда за барной стойкой, после того как бросил еще один мимолетный взгляд сначала налево, потом направо? Я почувствовал, что не уверен! Ни в себе, ни в устрашающей женщине. Точного ответа я тогда не нашел, но признаюсь, что мелькнуло во мне тогда сомнение, что, может быть… Подчеркиваю, может быть… но я бы предпочел вызывающей панику женщине справа тонкий эстетизм юноши слева. Хотя вы все знаете меня. В отсутствии здоровой природной гетеросексуальности меня никак нельзя упрекнуть. Даже заподозрить нельзя.

– Никак нельзя, – согласились все присутствующие в комнате, и даже Жека присоединилась из громкой своей связи.

– Да, – подвел я общую философскую черту, – обстоятельства иногда бывают сильнее биологии. Хотя и с биологией не все так просто.

– Ты о чем? – спросила меня из телефона Жека каким-то обеспокоенным голосом. Уж не за мою ли биологию обеспокоенная?

– Я тут недавно фильм смотрел, – начал я свое объяснение. – Ну, вы знаете, «Гусарская баллада» называется, там еще поручик Ржевский впервые введен как персонаж. Помните, там молоденькая девушка за корнета себя выдает и поступает в регулярную армию под видом юноши и, более того, попадает к гусарам в партизанский отряд. И, естественно, все гусары, и поручик Ржевский в том числе, ее принимают за натурального юношу-корнета.

– Да ладно, хватит рассказывать, кто ж «Гусарскую балладу» не знает? Классика ведь, – прозвучала из трубки Жека.

– Да уж наверняка есть люди… – намекнул я на Инфанта, который действительно слушал сюжет фильма с неприкрытым интересом.

– Надо же, как здорово, – подтвердил он свою заинтригованность сюжетом, даже позабыв на минуту о блаженствующем на нем Пусике. – И чего там дальше было?

– А дальше давайте представим себя на месте гусар-партизан, которые тоже, как благородные гусары, ни в какой гейской голубизне никогда себя не подозревали. Но тут ведь что получается: они видят юношу-корнета, которого считают юношей-корнетом. Но вот если вглядеться в детали – ну, например, как он, то есть она, ходит, как двигается ее затянутая в трико плотная попка, какие плавные, изящные у нее руки, да и вообще, как доминирует в ней скрытая женственность… Я специально приглядывался к фильму: корнет-то он корнет, но вот женственность и женский плохо скрытый сексуальный призыв в нем так и мерцает.