Валерий Грузин - Гибель Киева

Доктор с поразительной для его тучной комплекции скоростью сделал забор крови, какие-то инъекции и умчался.

Оставшись наедине с Барбарой, Александр принялся её гладить и подбадривать, и слова, которые находил, последние лет десять не слыхивали даже его любимые женщины.

Много позже, когда он сживётся со своей собакой настолько, что сможет приблизиться к её тайнам, поймёт: они видят мир иначе, они пронизывают взглядом сущее в инфракрасном излучении; они слышат неизмеримо больше; они чувствуют то, что невыразимо словами; они проникают туда, куда человеку вход заказан – они зрят их, кишащих во мгле и в прозрачном пространстве, и во тьме, кого видел и запечатлел Уильям Блейк.

И тут, откликаясь на его зов не сдаваться, скорее полумёртвая, нежели полуживая Барбара приподняла лапу и положила её на руку Александра. Какой-то миг они переливали энергию друг в друга. И не истощались.

Доктор, наконец, возник. С порога заявил, что не ошибся в диагнозе, и если собака жива до сих пор, то теперь они её точно вытащат. Он знал, за что бороться.

Знал это и Александр. Он знал – против кого и с кем. Да, они пытались его обесточить, отравив собаку и лишив транспорта. Но сегодняшние потери – это ступени завтрашнего восхождения, а энергия, выработанная в преодолении бед и препятствий, – это энергия созидания, энергия борьбы, энергия победы. Рассчитывая сделать его податливее и слабее, они умножали его силу и решимость.

Но в этот день не было суждено поставить точку. Намеченную встречу с братьями по оружию пришлось отменить. Барбаре требовались творог, телячья печёночка, витамины, памперсы, и он помчался за всем этим, позабыв о порезанных колёсах и об осторожности. И тут же расплатился.

Когда нагруженный он вбегал в воротики своего двора, уже смеркалось, и в этой полутьме не совсем рассмотрел бомжа, ковыряющегося в оцинкованном баке для мусора. Он даже не понял, как мгновенно этот полусгнивший персонаж оказался за его спиной. Он даже не попытался поставить блок короткому замаху – руки-то были заняты сумками. Единственное, что он успел, как это умеют чернокожие боксёры уже пропустив удар соперника, едва заметным движением, чуть-чуть убирая голову, повести её по касательной в том же направлении, что и разящая траектория удара. Вот это чуть-чуть и спасло его жизнь.

Он успел подумать, что по касательной удар пришёлся не по мозжечку, а чуть в сторону, скатился по шейным мускулам на плечо… В глазах вспыхнули звёзды, рассыпались на жёлтые монеты достоинством в 50 копеек… и наступила ночь.

Позже он узнает, что соседка со второго этажа в этот момент входила во двор. Рванувшийся на улицу бомж сбил её с ног и потому не нанёс контрольного удара. Он также узнает, что орудие убийства провалялось во дворе несколько дней – скажите, кого может заинтересовать кусок водопроводной трубы сечением в три четверти дюйма, обёрнутой в газету бесплатных объявлений? Разве что любопытство могло возникнуть: с какой-такой стати нужно было заливать свинцом кусок ржавой трубы?

Его спасительница, скромненькая девочка девятнадцати лет, работала медсестрой, что оказалось весьма кстати. Она же оказала ему первую помощь, и, надо же, в её сумочке завалялся нашатырный спирт. С её помощью он доковылял до своей квартиры, невероятным усилием воли открыл замки и, о Боги Небесные, у порога его встретила Барбара. Он кое-как втащился в комнату и плюхнулся на вьетнамский ковёр. Едва стоящая на ногах собака плюхнулась рядом с ним.

Казалось, оба впали в забытьё, и сказать, сколько времени они лежали друг на друге, никто не мог.

Очнувшись, он нашарил в кармане мобильник. Переключая левой рукой номера забитых в нём телефонов, дошёл до Цок-Цок, и, не колеблясь, нажал кнопку.

– Приезжай. Кажется, меня убили. Но я ещё живой.

– Ты, как всегда, нестандартен. Но не слишком оригинален, чтобы заманить девушку в свои сети.

– Это всерьёз. Приезжай и спасай.

Она взяла паузу и после этого резко сменила тон:

– Еду.

Правая рука висела плетью. Временами казалось, что по затылку и шее проводили раскалённым утюгом, а ключица и предплечье существовали отдельно от него, если это можно назвать существованием – они горели в огне. Вылив левой рукой остатки виски, которым потчевал вчерашнего визитёра, в стакан, залпом опрокинул прямо в горло. Малость полегчало. Добрёл до кухни, отломил пальцами кусочек творога, отрезал полоску печёнки, положил в миску и отнёс Барбаре. Лёг на ковёр и стал дожидаться Цок-Цок.

Собака, не притронувшись к угощению, подползла к нему и принялась лизать его шею и плечо. От собачьего тепла и лёгкой отсрочки, которую предоставила ему боль, он впал в забытьё.

Ему вспомнилось: в какой-то книжке об Аляске охотник за золотом, устраиваясь на ночёвку в застуженном биваке, спрашивал своего напарника: «Сегодня спим в одну собаку или в две?», имея в виду укладывать под бок одну лайку или пару.

Разбудил его звонок. Тело заныло, запротестовало, но он всё же поднялся, открыл двери и впустил Цок-Цок. Она, лишь взглянув на мизансцену, начала вызванивать какого-то приятеля. Тот, видать, противился, что-то там причитал, мол, на дежурстве и права не имеет покидать пост, и что-то ещё лепетал. Но разве мог городской мужчина устоять перед Цок-Цок? Вот и явился вскорости и, бегло осмотрев Александра, потащил с собой.

Вернулся он в гипсе, с правой рукой на перевязи. Наколотый и ослабевший от боли. Цок-Цок его раздела, долго устраивала на раскладном диване и улеглась сама, причём таким образом, чтобы он смог положить загипсованную правую руку на её бок. Александр не преминул воспользоваться своим статусом и переместил руку на её талию. Так и уснули.

Сон был зыбким. Каждое неловкое движение отдавалось болью в позвоночнике, в груди и во всём теле. Он стонал и крепко выражался, но Цок-Цок терпела, не двигалась и крепче прижималась к нему спиной.

Александр не вспоминал о Регине. Разве что мельком: ну как там она, жива ли? Он не вспоминал о других женщинах, которых любил и которыми был любим. Это было в прошлом, да и было ли? Где они теперь, и кто положил этой ночью руку на их талии? Да и к кому они прижимались спиной и тем местом, дотрагиваясь к которому мужчина даже с закрытыми глазами никогда не спутает его ни с чем другим, потому что нет у человека места более мягкого, упругого и сладкого одновременно.

Мир спал на боку и своим сном проводил в пространстве черту, отделявшую прошлое от нынешнего. А в нынешнем была Барбара, Цок-Цок и то главное, без которого всё остальное теряло смысл. Теперь, вот уж теперь он им Город не отдаст…

И, погружаясь в белёсый туман сна, ему думалось, что, конечно же, они ребята крутые и жестокие и «порожняк гнать не будут», конечно же, с ними деньги и власть, но тягаться с ним у них жижки не хватит, потому что за ним – поколения киевлян.