Валерий Грузин - Гибель Киева

Вместо ответа Цок-Цок его поцеловала.

– Ты знаешь, иногда мне кажется, что архангел Михаил явился на землю в твоём обличье, – Снежана прижалась к нему щекой. – Иначе, как бы вытерпела эту рыжую соперницу?

– Приехали, – отстранился Александр, доставая из кармана пачку сигарет. – А я-то думал, что вы подруги.

– Ну да. Были. До тех пор, пока не пришлось делить мужчину, – Снежана принялась поправлять свою неизменно чёрную юбочку, щелчками сбивая с неё налетевшие невесть откуда листики и соринки. – Проза жизни. Избитый сюжет. Но я тебя понимаю, женщина она стоящая, редкая. Теперь я думаю, что осьминоги на самом деле рыжие.

– Тебе осталось спросить, когда же мы пойдём в ЗАГС? – Александр, наконец, выковырял сигарету из пачки, и она оказалась последней.

– За таких, как ты, замуж не идут. Если у барышни, конечно, с головой в порядке, – Снежана повеселела, сбросила туфельки и принялась помахивать в воздухе своими длинными ножками. – Ты, конечно, слышал, что муравьи делятся на воинов и добытчиков еды. Так вот, замуж идут за добытчиков, к коим ты никакого отношения не имеешь. С воинами интересно, а с добытчиками скучно. С воинами никаких перспектив, а с добытчиками можно строить семью. Нет, замуж за тебя я не собираюсь.

– Тогда почему ты здесь? – Александр приблизился к её лицу столь близко, что зрачки их глаз почти сомкнулись.

– Вы, мужчины, вечно добиваетесь одного и того же примитивного, прямого и немедленного ответа: спала ли ты с ним? как, когда и было ли тебе хорошо? – Снежана приняла вызов и дала понять, что вечная игра мужчина-женщина окончена. – Да потому что мне хочется, да потому что я всегда мечтала сделать что-то такое стоящее, чтобы ощутить себя человеком, настоящим человеком, великим человеком, достойным восхищения других и, кстати, самой себя. И это перевешивает всё, даже если тебе платят пятьдесят, триста, пятьсот или много-много тысяч долларов за ночь. Вы, мужики, этого не поймёте, потому что высоты полёта вам не хватает. Но не скрою, так высоко в небо без тебя я бы не поднялась. Вот почему я здесь.

Александр схватил её за шею двумя руками, резко притянул к себе и втянул её губы, будто собирался их проглотить.

А в это время Анатолий сидел на кухне за столом. Перед ним стоял штоф водки, доска с толсто нарезанными кусочками сала и рядом с ней, прямо на столешнице, пучок зелёного лука. Он поперчил и посолил сало, налил в стопку водку, потом встал из-за стола, открыл настенный шкафчик и достал оттуда гранёный стакан, перелил туда содержимое стопки и долил его до краёв. Опрокинул стакан, занюхал куском чёрного хлеба, поддел вилкой кусочек сала и зажевал луком. Глубоко вздохнул и подумал: ну, вот, хоть что-то сделал стоящее. Вроде и уважать себя теперь можно. Ведь головой рисковал, но главное, и народу, и стервятникам показал, что справедливость ходит с кнутом и что расплата за паскудство и грабёж ждёт их не только на том свете.

Орда, конечно, не остановится. Но задумается. Она ведь не Батый. И туменов у неё мало.

Киевляне, если ощетинятся, их просто сомнут и перетопчут. А, похоже, он им показал, что надо делать. И с оттяжкой по заду, с оттяжкой эту мразь. И пусть валяются голыми на площадях. В сраме и позоре. Их детям и внукам лучше в школах не показываться – на них пальцами тыкать будут. Это страшнее приговора в любом суде. А как он в мэрии покажется, когда любая уборщица знает, как выглядит его зад и сколько на нём рубцов. Нет, определённо, в жизни таки случаются взлёты. И киевляне всех поколений… о Боже, как же стремительно растут кладбища!., ему рукоплещут.

Мещерский-Барский вёл диалог с потенциальным прокурором. Он слушал его обвинительную речь и не соглашался с ней. Помилуйте, господин прокурор, ну разве обвиняемые преследовали какие-то корыстные цели? Они что? – воровали, ущемляли интересы общества или пытались хоть что-то урвать для себя? Это истец только то и делал, что пытался урвать из общественного достояния кусок для себя. Только то и делал. И именно поэтому, и только поэтому, истца и подвергли казни. Дабы и другим неповадно было.

У обвиняемых был единственный мотив – защитить интересы горожан, в том числе, и ваши интересы, господин прокурор.

Я понимаю, что вы воспитаны на римском праве: но те же римляне говорили: Lex prospidt, non respicit [3]. Да, я понимаю, что вы, господин прокурор, сейчас строите загородный дом в Бортничах, и даже догадываюсь, как вы оттяпали целый гектар хвойного леса в заповедной зоне, поэтому так же хорошо понимаю, почему вы столь рьяно бросаетесь выполнять любую прихоть городских начальников, вплоть до выуживания крокодилов для частных зверинцев этих начальников – ведь они настолько всем пресытились и так всего наелись, что их возбуждают только дикие звери.

Но вы не забывайте, что народ всё видит и всё понимает. Он даже потаённые мысли ваши читает. Что поделаешь, такой у нас народ. Опять же, что говорили ваши римляне? Lex est, quod populus iubet, atque costituit [4].

Я даже верю в то, что если вам, господин прокурор, предложат выбор – или нажитое, благодаря вашему креслу, богатство, или возможность и дальше быть прокурором – вы выберете второе. Больше того, господин прокурор, я, так и быть, открою вам великую тайну: знайте, на лице всегда остаётся печать лжи. Господин прокурор, всё что мы пытались сделать, – это внушить чиновникам, что возмездие последует не в посмертии, а при жизни. Нет, мы не озабочены тем, как они распорядятся своей жизнью, – это их личное дело. Мы озабочены спасением нашего Города, который они распродают, грабят и убивают. И в этом мы вправе рассчитывать и на вас, господин прокурор, поскольку знаем, что вы киевлянин во втором поколении, что в вас ещё профессиональная честь, что в вашей душе ещё есть живые места, откуда даст побеги отросточек, способный возродить и вас, и Город.

А ещё Мещерский-Барский думал о том, что у его дома каждый год пышно расцветает куст сирени, и что между этими цветениями ничего такого не случается. И о том, что раньше у него была густая шевелюра цвета вороньего крыла, а теперь остался её венчик вокруг обширной лысины, и в промежутке между этими событиями ничего такого не произошло. Но вот от встречи с Александром и до сегодняшнего дня – таки да, произошло, и то, что произошло, – это лучшее в жизни, ибо это никак не сравнить с теми нечастыми случаями, когда от прикосновения к груди желанной женщины сердце трепетало, как крылья у воробья. Отныне, заглядывая в глаза случайно встреченных горожан, он многозначительно улыбался: ребята, а ведь это я вас спас.

Вольдемар внутренних диалогов с прокурором не вёл. Он их ни с кем не вёл, даже со Снежаной. На его предложение посидеть в кафе на Пейзажке она ответила отказом, дескать, идёт в Лавру. Он знал, какая это Лавра и с кем, потому как смотрел на жизнь, какой она есть.