Джулиан Барнс - Love etc

Она говорит, что солнечный свет помогает преодолеть депрессию. Я говорю – а жизнь понятие противоположное смерти.

Я понимаю, что я вынуждаю ее говорить как какой-нибудь узколобый бюрократ. Это не входит в мои намерения. Она хороший и располагающий к себе представитель тех, кто гадает на кофейной гуще. На самом деле, если бы не утрата либидо…

Она спрашивает меня о смерти матери. Ну что я могу ответить? В то время мне было шесть. Она умерла, а потом мой отец начал вымещать на мне то, что она умерла. Избивал меня и все такое. Потому что я напоминал ему мою мать.

Да, я могу сплести обычные виньетки далекой страны детства – То, как она целовала меня перед сном, То, как она ерошила мои волосы, Вечернее купание у нас дома, – но какие из них действительно мои, а какие я стянул из циклопедии фальшивых воспоминаний в настоящий момент я не в силах распознать.

Доктор Робб спрашивает меня как она умерла. Я отвечаю, что в больнице. Нет, я ее не видел. Неделю она отводила меня в школу каждое утро и забирала меня из школы, а на следующей неделе ее опустили в землю. Нет, я не видел ее в больнице. Нет, я не видел ее убранной в последний путь, Еще более прекрасной в смерти, чем при жизни.

Я всегда думал, что она умерла от сердечного приступа, от чего-то взрослого и загадочного. Я задавался вопросом «почему» и «зачем» чаще чем «как». А когда, уже позже, я спрашивал о подробностях, мой рыбообразный отец начинал просто подвывать старой песне горя и одиночества. «Она умерла, Оливер», – вот все, что говорил этот старый ублюдок, – «и лучшая часть меня умерла вместе с ней». В этом он был совершенно прав.

Доктор Робб спросила меня, самым деликатным и участливым образом, не будет ли это совершенно невероятной гипотезой, полагать, что моя давно почившая мать наложила на себя руки.

Тучи и правда сгущаются, вам так не кажется?

Софи: Как только я оказалась со Стюартом один на один, я осуществила свой план. Я спросила могу ли я поговорить с ним. Обычно я так не говорю и это заставило его прислушаться.

Я сказала: «Если с папой что-нибудь случится…»

Он перебил: «С ним ничего не случится».

Я сказала: «Я знаю, я еще маленькая. Но если с папой что-нибудь случится…»

«То что?»

«Ты будешь моим папой?»

Я внимательно следила за ним пока он думал над моими словами. Он не смотрел на меня, поэтому он не видел, что я внимательно за ним наблюдаю. В конце концов он повернулся ко мне, обнял меня и сказал: «Конечно, Софи. Я буду твоим папой».

Теперь мне все совершенно ясно. Стюарт не знает, что он мой отец, потому что мама никогда не говорила ему об этом. Мама не признается в этом ни ему, ни мне. Папа всегда относился ко мне как к своей дочери, но должно быть он что-то подозревает, ведь так? Поэтому он и ходит как не от мира сего.

Получается во всем виновата я.

Стюарт: «А это что за чертовщина?»

Оливер был взвинчен больше чем когда-либо за последнее время. Он махал у меня перед носом письмом так, что было совершенно невозможно рассмотреть, что это такое. Немного погодя он успокоился, или, что более вероятно, устал. Я взглянул на бумагу.

«Это из налоговой инспекции», – сказал я. «Они интересуются, нет ли у тебя каких-то дополнительных источников дохода кроме того, что ты получаешь в Лавке Зеленщика, и еще – не подрабатывал ли ты где-то до того как устроился на работу, в то время, когда тебе выплачивалось пособие по безработице».

«Да черт побери я умею читать», сказал он. «Может ты помнишь, что я переводил Петрарку в то время, пока ты все еще водил обгрызанным пальцем по странице, разбирая сенсационные банальности своего ежедневного гороскопа».

Ну хватит, – подумал я. «Оливер, ты же не уклонялся от уплаты налога? Ты должен понимать, что игра не стоит свеч».

«Ах ты проклятый Иуда». Он уставился на меня, небритый, с красными глазами, так что выглядел он, честно говоря, не очень хорошо. «Это ты донес на меня».

Это было уже слишком. «Иуда донес на Христа», – заметил я.

«Ну и?»

«Ну и?» – я немного подумал, или сделал вид, что думаю. «Может ты и прав. Кто-то на тебя донес. Теперь давай рассуждать трезво. Как ты думаешь, что у них есть на тебя?»

Он заверил меня, что не подрабатывал где-нибудь еще в то время, пока работал на Лавку Зеленщика, потому что, как он сказал, работая у нас, к вечеру чувствуешь себя выжатым как лимон. Но это правда, что раньше он брался за мелкую незадекларированную работу, одновременно получая пособие по безработице: а именно распространял рекламные проспекты и работал на некого таинственного мистера Бига, доставляя на дом видеокассеты.

«Так или иначе, но я тебе об этом уже рассказывал».

«Правда? Не припомню».

«Готов поклясться, что так». Потом он сел и как-то сразу обмяк. «Боже мой, я уже не могу припомнить, что и кому я рассказывал».

Ну, в былые времена это его не волновало. Он всегда был рад рассказывать одну и ту же историю снова и снова. «Давай попробуем спокойно во всем разобраться». «В налоговой инспекции что-то есть на тебя. Но отдать им должное, – на этих словах Оливер застонал, – они заинтересованы лишь в том, чтобы собрать неуплаченные налоги. Их не интересует криминальная сторона дела».

«Просто прекрасно».

«Думаю тебе следует больше беспокоиться о пособии. Если они захотят, то они могут прижать тебя как следует. Хотел бы я знать, слышал ли тот, кто донес на тебя, о горячей линии комитета по выплате пособий. Это было бы скверно».

Оливер снова застонал.

«И думаю нельзя забывать об НДС. Все это нелицензионное видео – это входит в полномочия таможни и управления по акцизам. Они могут начать в этом копаться. У них есть полномочия. Они обожают вламываться в дом в пять утра и отрывать половицы. Будем надеяться, что этот шутник не знает о том, что у них есть горячая линия».

«Проклятый Иуда», – повторил он.

«Что еще? Возможно это кто-то из офиса. Или может кто-то из водителей. Просто подумай, кто это может быть, Оливер. Ты знаешь кого-нибудь, кто тебя ненавидит?» – бодро заключил я.

Мадам Уатт: Приехали Софи и Мэри. Стюарт привез их на своей машине. Конечно, я ничего не сказала.

У меня как всегда был лимонный пирог, они его любят. Но Софи не съела ни кусочка. Она сказала, что не хочет есть. Я попросила ее попробовать хоть немного, чтобы порадовать меня. Она ответила, что она слишком толстая.

Я спрашиваю ее: «Где, Софи? Где ты толстая?»

Она отвечает: «Вот здесь». И показывает на свою талию. Я смотрю на ее талию. Мне она не кажется толстой. Мне лишь кажется, что ей не хватает логики.

«Это просто потому, что ты сегодня туже затянула пояс, чем обычно», – говорю я.

Нет, правда.

Оливер: Я прошаркал по дому и предпринял вылазку в нашу спальню, что я делаю не часто. Спальня на последнем этаже и из окон открывается вид на улицу с высоты подъемного крана. Я уже это говорил? Кажется кто-то уже говорил. Кто-то вам обо всем рассказывает, так? Здесь невозможно ничего сохранить в тайне, ни на единую наносекунду. Иуда под каждой подушкой.