Александр Петров - Меморандум

— Давай, Леха, теперь всё как по маслу пойдет.

— Итак, ты пришел в храм и стал исповедоваться?

— Не-а, я просто бараном стоял, слушал хор и меня отпускало. Так было года два. Потом как-то подозвал меня к себе поп пузатый и стал грехи выпытывать. Я чего-то наврал… Он еще спросил. Я опять наврал. Тогда он скривился и сказал: если не хочешь со мной серьезно разговаривать, ступай к старцу Фоме. Он с такими недоумками любит возиться. Так я здесь и оказался. А старец на самом деле оказался не попом, а священником. Всего тебя насквозь видит. Рентген! Ты, кстати, знаешь разницу между попом и священником?

— Не уверен.

— Между попом и священником такая же разница, как между Иудой Искариотом и апостолом Петром.

— Ладно, я об этом со старцем лучше поговорю, — пресёк я осуждение священства, которое почитал за великий грех. — Так что же, ты и здесь продолжаешь пьянствовать и блудить?

— Да. То есть не совсем. Сначала пил и за одной местной дамочкой ухаживал. А потом старец устроил мне отчитку по полной программе… Знаешь что это?

— Экзерсис? Изгнание этих самых, которых и поминать не следует?

— Вроде того… Я тогда во время его молитвы таких гадостей насмотрелся, до сих пор вспоминать страшно. Будто в преисподней побывал. Ну, испугался, конечно… Не пил больше года, а потом обратно сорвался. Так и живу: запой-трезвость-запой. Да старец уже на меня рукой махнул. Сказал, что у меня судьба такая — трагическая…

— Сочувствую…

— Это вряд ли, — вздохнул он. — Ты ведь не пьешь. Значит и понять меня не можешь.

— А ты причащаешься?

— Обязательно, раз в месяц.

Тут и вырвался из меня вопль души, слегка приглушенный дурным воспитанием:

— Неужели это возможно!

— Еще как!

— И не страшно?

— Это по-разному. Бывает страшно, а чаще всего нормально.

— Так, Серега, ты продолжай разврат, а мне нужно… по делу…

— Давай.

Старец сидел на скамье у входа в храм, подставив лицо последним лучам уходящего за горизонт солнца, пальцы перебирали четки. Мне было очень стыдно прерывать минуты покоя и молитвы, но меня всего колотило, поэтому перекрестился и присел на скамью.

— Что, удивил тебя наш Сережа? — не открывая глаз, едва слышно произнес старец.

— Не то слово, батюшка! У меня такое чувство, будто я в выгребную яму свалился.

— Что ж, иногда и это бывает полезно.

— Шутите? — Я разглядывал ухо старца, из которого вытекал тонкий ручеек седых волос, вливаясь в основное волосяное русло. Я свои в ушах стыдливо выстригал. А старец позволял им расти вместе с волосами головы, заправляя за воротник подрясника на спину. Волос Христа тоже, по преданию Лентулла, не казались ножницы, да и вообще рука человеческая, кроме Матери в детстве. Старец подражал Господу даже в мелочах.

— Если только самую малость.

— Батюшка, дорогой, объясните мне, глупому, как такое возможно — и пьянствовать, и блудить, и священство осуждать — и преспокойно причащаться Святых Тайн?

— Всё возможно в укрепляющем меня Христе. Помнишь, откуда?

— Из Апостола, кажется.

— Верно, из Послания апостола Павла к Филлипийцам. Когда Спаситель впервые причащал апостолов, они прежде не исповедовались, ни постились, а между собой такое говорили, я бы на месте Господа на них епитимью наложил. Почему же Иисус их причастил? А потому что они разумом были подобны детям, а Отец их прощал и снисходил. Таков и наш путь: всех прощать, кроме себя, и снисходить к немощам ближнего.

— А как же осуждение священства?

— А ты различаешь осуждение и обличение? Разберись при случае. Я же тебе завещаю, если от меня услышишь нечто, идущее в разрез с Евангелием или Апостолом, — не слушай таких слов и подчиняться им не смей. Священник есть образ Первосвященника Христа Иисуса, и если он замутняет сей великий Образ, то перестает им быть. Такому и верить не следует. Знаешь, с некоторых пор в нашу Святую Церковь, как тараканы, полезли разные темные людишки. Зачем? А за своим чисто мирским: кто квартиру бесплатно приобрести, кто за деньгами, кто за властью над людьми, а кто чтобы прославиться. Потому, когда Царь вернется на свой законный престол в Кремле, первое, чем он займется, чисткой Церкви от теплохладных иереев. Только думается мне, что большинство таковых сами удерут в Иерусалим встречать антихриста, да еще с прискоком, вприпрыжку.

— А мы?..

— Не бойся, никто из чад моих не падет, Господь вам не дозволит, по моим немощным молитвам за вас. Так что вы, ребятки, держитесь друг друга, вы одного духа.

— Так может мне тогда и пить-блудить начать, как старший брат по вере?

— Не стоит, Лешенька, да и не выдержишь такового… Это личное искушения Сергия, его персональная трагедия. Поверь, ему не сладко приходится. А знаешь, что Сергей тоже пишет?

— Сергей пишет?!. Ничего себе, — удивился я. Его помятый образ никак не соответствовал моему представлению о творческом интеллигенте.

— Да, книги, статьи в газету и в этот ваш… интернет. Он показывал мне на экране, у него там тысячи читателей. Его ценят. Вот за это он и получает по загривку. А тут ведь какое дело. Архангел Денница пал из-за гордости. Верно? Так. Значит, это наипервейший смертный грех, отец всех грехов. У человека публичного, творческого, гордость сидит в душе с рождения и по мере получения успехов, начинает расти как на дрожжах. Так вот, чтобы человек не погиб навечно, как Денница, Господь посылает ему позорные грехи: пьянство, блуд, курение, трусость — эти вторичные грехи способствуют купированию главного греха гордости. Понимаешь? Человека такого все позорят, над ним смеются, его гонят из приличного дома — а он при этом смиряется. Вот и ты прибежал на Сергея жаловаться, значит, посмеялся над ним, превознёсся…

— Простите, отец Фома. Это так.

— Ну ладно, ты, кажется, все понял. Ступай и с Сергеем помирись. Не забывай: вы братья во Христе навеки. Любите друг друга, детки. Любите.

Я заскочил в келью, надел свитер, убедился, что Сергей еще не вернулся и побежал рысцой на берег реки, или ручья… Да, мой возлюбленный брат сидел на пеньке и любовался звездами, высыпавшими на небе.

— Прости меня, Сергей!

— Ладно, осади, — кивнул тот примирительно. — Тебе как неофиту еще многое прощается. А что к старцу побежал — это правильно! Себе доверять никогда нельзя. Если помнишь, именно с этого начинается «Невидимая брань» Никодима Святогорца.

— Да, да, только в моей башке столько всего понапихано… Пока нужное раскопаешь, состариться можно.

— А ты не копай. Когда нужно Господь даст тебе нужный совет. Обязательно даст. Пусть это будет совет старца, а может, откроется нужная страница Псалтири, или такой урод как я ляпнет чтой-то не подумав… Что не смеешься?

— Да не смешно мне. Стыдно.