Жан Фрестье - Выдавать только по рецепту

Я попытался не шевелиться. Мне это удалось, страдания прекратились. Но движение моих мыслей пришло на смену движениям моего тела. Мои возможные жесты причиняли мне страдания, а над этим движением я был не властен.

Я попытался забыть о своем теле. Я устремил вперед свое воображение. А нужно ли это было? Ужасная реальность, немыслимая действительность — нет больше наркотиков — доводила меня до исступления.

Боль, да, именно, и ничто иное: я больше не мог, не умел жить без наркотика. Если бы у меня были на это силы, я бы спустился на улицу, всполошил прохожих, кричал бы до тех пор, пока бы мне не принесли наркотик.

Я не искал потерянного рая. Я просто требовал тот минимум надежды, без которого нельзя жить и который во мне поддерживал только морфий. Ломка — это без всякой причины и в буквальном смысле слова отчаяние.

Оно овладевало мною приступами. Несколько минут я бесился, колотил в стены своей тюрьмы. «Найти морфий, найти его, любой ценой». Я вставал, ощущал свою неподъемную усталость, снова падал на кровать.

Бесполезно продолжать поиски. Если бы существовал какой-нибудь способ заполучить мой наркотик, такая мысль пришла бы ко мне уже давно. Мое воображение, разогнавшись, неслось ложными тропами, подсказывая мне решения, заранее обреченные на провал. А потом, было слишком поздно. Мне бы недостало сил довести до конца какое бы то ни было предприятие.

Шло время, оно расслабляло мои ноги и голову, делало меня неспособным к действию.

По тишине на улице, по сгустившемуся шуму в доме я понял, что теперь полдень. Весь дом суетился вокруг тарелок. Затем он разразился разговорами, проходившими сквозь перегородки, утих в отзвуках мотивчиков по радио, уснул после обеда.

Улица снова оживилась.

Наступил вечер.

С гудящей головой я ощупью добрался до кухни. Оторвал корку хлеба и съел. Жадно выпил вина прямо из бутылки. Оно было приятно терпким, и я снова ощутил подобие крепости в своих ногах. Я хлебнул еще. Голове стало легче, и все же, несмотря на опьянение, дурнота не отпускала меня. Я был все еще слаб, так слаб, что мне надо было спать, там, где был, сидя за кухонным столом, положив голову на скрещенные руки.

Я спал, но ни один из шумов в доме не ускользал от меня. Эти звуки откликались во мне эхом с бесконечными перекатами.

Кто-то поднимался ко мне по лестнице, тяжелыми шагами. Этот звук имел ко мне отношение; я был в этом совершенно уверен. Я напряг слух; меня охватил страх. Ни одно живое существо еще не поднималось по лестнице таким шагом. Каждая ступенька под ним стонала. Ко мне поднималась огромная Сила, которая не могла заключаться в человеческой оболочке. Она, кажется, остановилась этажом ниже; продолжила подъем. От каждого шага дрожали стены. Если бы Сила того захотела, она добралась бы до меня в один миг, взломав стены и перегородки. Еще три ступени, Сила дошла до площадки. Она постояла какое-то время молча за дверью, готовая ворваться сквозь обломки двери.

Она была там, не издавая ни звука. Затем слегка стукнула три раза детскими пальчиками, три обычных, лицемерных стука, заставивших меня похолодеть от ужаса. Столько хитрости в такой Силе, можно завопить от страха.

Я завопил. Снова постучали.

— Доктор, ваш чемодан.

Я узнал голос консьержки.

— Ваш чемодан, доктор.

За дверью посовещались. Чемодан плюхнулся на площадку, затем голоса удалились.

— Чемодан. Клэр прислала мне чемодан.

Я сидел в темноте, в кухне, на стуле, покрывшись испариной от страха, пытаясь расшифровать, что бы это значило: чемодан. Мне принесли чемодан.

Значит, Клэр от меня отступилась. Так ли велика была моя вина? Клэр больше не прощала. Этот тяжелый ящик на площадке был приговором Клэр. Она объявляла меня виновным, она осуждала меня без права подачи апелляции. Чемодан, содержащий морфий, объявлял о том, что Клэр отказывалась исцелить меня. Это был отказ в оказании помощи, чудовищное равнодушие прохожего, который, увидев, как вы перелезли через перила моста, продолжил бы свой путь.

Но хорошо ли я понял ее послание? Не пропустил ли строчку?

Надо было перечитать, рассмотреть его со всех сторон.

Я почувствовал, что мое сердце забилось сильнее. Кровь прилила к ногам, сметя с пути усталость. Я бросился на площадку, потащил чемодан через темноту, через коридор, прямо к себе в комнату.

Слабого света с улицы мне было достаточно. Ключи были прикреплены к ручке. Я открыл крышку, засунул руку в кипу одежды. Какое-то время сидел неподвижно, сжимая в руке свое сокровище. Я заметил, что плачу.

Тогда я стал повторять шепотом имя Клэр, чтобы солгать себе, чтобы дать своим слезам достойное оправдание. Ибо я плакал от радости, сидя на чемодане, в луче света, лившегося с улицы.

Я никогда не выздоровею. Я повторил эти слова несколько раз, как только что повторял имя Клэр. Я попытался прийти от этого в ужас; притворно вздрогнул.

Но нет, эти страхи были не в счет. Они имели не больше значения, чем потерянная любовь Клэр. Я не вырвусь из круга. Я вспомнил слова полковника медслужбы: «Вы не справитесь с этим один».

Мой шприц уже наготове. Я еще успел сделать себе укол. Затем дверь внезапно открылась. Зажглась люстра. Передо мной стояли три санитара.

Клэр меня выдала.

Они увезли меня в карете «Скорой помощи». Мы пересекли весь город. Приехали в незнакомую мне больницу за городом, похожую на монастырь.

Кто-то сказал: «Надо сходить за директором».

Меня ввели в маленькую приемную, стены которой, окрашенные в яркие цвета, образовывали свод. Вся мебель состояла из двух низких стульев. Я сел. Начал продумывать то, что я скажу.

Я скажу: «Я не виноват. Я сделал себе первый укол почти год назад, просто так, из интереса. А теперь…»

Директор все не шел. Я стал ходить по комнате, готовя свою защитную речь.

В глубине была низкая дверь. Я открыл ее.

Маленькая красная лампа плохо освещала часовню, алтарь, бронзовые подсвечники. Но мне не требовалось больше света.

Оробев, я остановился на пороге. И подумал: «А не этого ли я искал?»

Французский легион бойцов, создан в августе 1940 года для поддержки коллаборационистского правительства маршала Петена ( здесь и далее прим. пер. ).

С 6 по 12 сентября 1914 и с 15 июля по 4 августа 1918 года на реке Марна состоялось два сражения, спасших Париж от захвата немцами.

Французские африканские конные или танковые части.

Иисус Навин, преемник пророка Моисея, остановил солнце и луну в битве при Гаваоне, чтобы довести сражение до победы израильтян.

Ядовитый мак ( лат. ).

Игра, при которой игроки передают друг другу за спиной какой-нибудь предмет, а ведущий должен угадать, в чьих руках он сейчас находится.