Ридиан Брук - После войны

– Думаю, в глубине души он рад был уехать.

Рэйчел совсем не собиралась этого говорить, и Сьюзен Бернэм тут же оживилась, как учуявший кровь хищник.

– А он взял с собой свою переводчицу?

– Не знаю, не сказал. Наверное.

– Кит видел ее как-то за ланчем. Говорит, мол, «у Льюиса прямо богиня, а не переводчица». Мой муж обычно не замечает таких вещей… должно быть, так оно и есть. Ты не проверяла, нет?

– Нет.

– Неужели это не вызывает у тебя… ни капельки подозрений? Слышала про капитана Джексона?

Рэйчел не слышала и не хотела слышать про капитана Джексона, но Сьюзен было уже не остановить.

– Сбежал со своей переводчицей в Швецию. Бросил троих детей. Даже записки не оставил.

– Зачем ты рассказываешь мне это, Сьюзен?

– Затем, что смотрю я на вас и не понимаю, как вы так живете. Я беспокоюсь о тебе.

Рэйчел и сама не знала, верит ли ее словам. Забота движет подругой или любопытство?

– А у вас как? Как Кит? Я не видела его с… с того вечера.

– Боже. Сомневаюсь, что он вообще его помнит. – Сьюзен рассмеялась, но потом задумалась. – Он ужасный, когда напьется. Боюсь, с тех пор как мы приехали сюда, стало только хуже.

– Он показался очень злым.

– Это все работа. Кит считает своей миссией не дать им улизнуть. Не хочет, чтобы они остались безнаказанными.

– Они?

– Нацисты.

– Никто из нас этого не хочет.

– Понимаешь, на него сильно подействовали снимки из лагерей. Он попросил перевести его на программу денацификации в ту же неделю, как появились фотографии. Считает, его миссия – искоренить это зло.

Рэйчел прошлась взглядом по коробкам у стены. Вероятно, только что прибыли из Англии.

– Вы еще не все разобрали?

– Мы отправляем это обратно.

– Но здесь у вас вполне хватает места…

– Мы… ну, ты понимаешь… переправляем всякую всячину.

– Всякую всячину?

– Ой, да перестань, Рэйчел. Военные трофеи. Все равно это добро краденое. Те картины в твоем доме… думаешь, у герра Люберта нет на руках крови?

«Какой же дурой я была», – подумала Рэйчел.

– Мне бы такое… даже в голову не пришло.

– Тебе-то хорошо.

– Почему?

– Вы оба из приличных семей. У вас там фамильные ценности и превосходный антиквариат. Мы – беднота.

– Это неправда. Ни я, ни Льюис… мы не из привилегированных.

В комнату вошла служанка с блюдом мясных пирогов.

– Nein! Господи ты боже мой! – закричала Сьюзен, направляя служанку к буфету.

Рэйчел промокнула губы салфеткой и поняла, что хочет уйти.

– Так он тебя завоевал, да? – внезапно спросила Сьюзен.

– Кто?

– Твой красавчик. Архитектор.

Остановить механизм, соединяющий совесть с приливом крови к щекам, Рэйчел была не в силах.

– Что ты… хочешь сказать?

– Я же видела, как ты кинулась на его защиту, когда разбилась ваза.

– Это его дом, Сьюзен. Мы портили его вещи… его вещи!

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Нет, не знаю.

– Когда ты бросилась к нему, чтобы не дать ему ударить Кита… вы так смотрели друг на друга…

– Сьюзен! Пожалуйста.

– Что ж, будь осторожна. Они не такие, как мы. Они другие. Совсем другие. Впрочем, я его не виню.

– За что?

– За то, что хочет воспользоваться случаем.

– Ради бога, Сьюзен.

– Ты привлекательная женщина. И практически без мужского внимания. Я говорю это только потому, что завидую тебе.

– Мне?

– Все намного сложнее. – Лицо Сьюзен внезапно пошло красными пятнами, свидетельствуя, что она не взводе. – Мне так здесь все осатанело.

– Я думала, тебе здесь нравится.

– Да просто бодрюсь напоказ. Поживешь с пьяницей, волей-неволей этому научишься. – Она нервно рассмеялась, попытавшись сгладить впечатление, но слово уже вырвалось.

Среди военных полно тайных алкоголиков, но Рэйчел как-то не причисляла к ним майора Бернэма.

– Я и не представляла, что все настолько плохо.

Сьюзен Бернэм внезапно накрыла ладонь Рэйчел своей:

– Ты ведь никому не скажешь? Пожалуйста, никому не говори.

– Не скажу.

– И про другое.

– Про что?

Сьюзен бросила взгляд на ожидающие отправки коробки:

– Про фарфор и остальное.

Сидя на полу в своей комнате, Эдмунд тасовал карточную колоду, рядом с ним на ковре, разглядывая стежки на шее Катберта, лежала Фрида, задравшаяся юбка открывала бедро. После рождественского киносеанса Фрида стала относиться к нему дружелюбнее, и Эдмунд старался отмежеваться от своего тряпичного солдата и всех других игр, которые могли показаться ей детскими. Никаких машинок на лестничной площадке, никакой охоты на воображаемых хищников в саду. Теперь только фильмы и карты.

– Английскому солдату лучше, – сказала Фрида. Ее английский оказался гораздо приличнее, чем полагал Эдмунд. – Это королевский солдат?

– Он из Гренадерской гвардии.

Эдмунду хотелось продолжить карточную игру, но Фрида, улыбаясь, провела пальцем по стежкам и вверх, по медвежьей шапке. Может, собирается признаться?

– Твоя мама сделала его лучше. После stummen Diener [74].

Эдмунд небрежно пожал плечами, давая понять, что игрушки и кухонные лифты остались в прошлом. Он поглядывал на голые ноги Фриды, расположившись так, чтобы лучше их видеть. Его тянуло к Фриде – странно и непонятно. По ночам, когда он не мог уснуть, мысли то и дело возвращались к той первой встрече, когда она висела на лестнице, расставив ноги, показывая белые трусики, к едкому аммиачному запаху мочи в ночном горшке. Воспоминания порождали фантазии.

Делая вид, что раскладывает карты на ковре, он дотронулся до ее обнаженной ноги и задержал руку. Он уже дотрагивался до нее в своих восхитительных воображаемых приключениях. Но сделать это в реальной жизни… вот в какие игры ему хотелось бы поиграть. Хотелось погладить ее кожу над коленом, круговыми движениями, будто протирая кружок на запотевшем окне. Эта мысль скользнула дальше, к паху, окатила странными ощущениями. Вот бы провести рукой вверх, к тем невозможно белым трусикам, коснуться ткани. И что потом? Не сожмет ли она бедра, поймав его руку между ног?

Фрида никак не дала понять, что заметила прикосновение. Она положила Катберта и переключила внимание на кукольный домик, потом встала на колени и, окинув взглядом расположение кукол, указала на мальчика в спальне:

– Это ты. Это… – она показала на куклу за фортепиано, – фрау Морган. Это, – жест в сторону кукол на крыше, – мы с папой.

Эдмунд кивнул. Он хотел вернуться к другой игре, но Фрида, казалось, всерьез увлеклась. Поменяла куклу Фриду на куклу Рэйчел, поместив Фриду с Эдмундом на первом этаже, а маму Эдмунда с герром Любертом на крыше. Потом положила взрослых вместе в хозяйской спальне. Эта перестановка как будто позабавила ее. Эдмунд тоже засмеялся, хотя, по правде говоря, не был уверен, что это смешно. Вид куклы герра Люберта и куклы мамы вместе, в спальне, непонятно почему смутил его.