Софи Оксанен - Очищение

На улице она узнавала женщин, от которых как будто исходило, что с ними поступили так же, как с ней. По каждой дрожащей руке она узнавала, что и та. По каждому вздрагиванию от крика русского солдата или от грохота сапог. И эта? Каждая, которая не могла не перейти на другую сторону улицы, если навстречу шел милиционер или солдат. Каждая, у которой под поясом платья обозначалось, что на ней надето больше, чем одна пара рейтуз. Каждая, которая не осмеливалась посмотреть в глаза. Не скажут ли они ей, что каждый раз, когда ты ложишься с мужем в постель, вспомнишь меня. Если она оказывалась в одном месте с такой женщиной, она пыталась держаться как можно дальше. Чтобы не заметили одинаковость их поведения. Чтобы они не повторяли жесты друг друга. Она помнила, что нервозность двух женщин более бросается в глаза. Алиде избегала деревенских вечеринок, потому что в любой момент сюда мог заскочить кто-то из тех мужчин, которых она будет помнить вечно. И, может, кого-то из них также опознает и другая женщина. Они не смогут не взглянуть в одну и ту же сторону, туда, откуда он появится. Они не смогут не вздрогнуть в один и тот же миг, если услышат знакомый голос. Не смогут поднять бокал, одновременно не расплескав его. Они выдадут себя. И кто-то поймет. Кто-то из тех мужчин вспомнит, что Алиде была одной из тех женщин, которые побывали в подвалах муниципалитета. Что она из них. И все эти попытки заглушить память, которые ей удались благодаря замужеству, окажутся тщетными. И они могут подумать, что Мартин не знает об этом и расскажут ему.

Мартин, разумеется, сочтет это все клеветой и рассердится. И что же потом произойдет? Нет, этого не должно случиться. Никто не должен об этом узнать, никогда. Если подворачивался случай, она всегда находила, что сказать о тех женщинах, ругала и клеветала, чтобы еще больше отдалиться от них.

«Вы в этом уверены, товарищ Алиде?»

Они переехали жить в дом Розипуу. Хозяева не осмеливались в открытую насмехаться над Мартином, его боялись, но Алиде все время приходилось остерегаться подножек и падающих предметов. Дети подсыпали в ее сахарницу соль, роняли с веревки сохнущую одежду, подкладывали червяков в банки с мукой, мазали своими соплями ручки этой банки, а затем крутились возле материнской прялки, наблюдая, как Алиде пьет соленый чай или берет банку с невозмутимым лицом, хотя чувствует засохшие сопли и видит, что в муке кишат черви. Алиде не хотела доставлять им радость и показывать, что реагирует на их проделки, на их презрение, на что-либо. Она гордилась тем, что является женой Мартина, пыталась подражать независимой походке Мартина, входя в дверь так, чтобы другие уступили ей дорогу. И все-таки Алиде всегда как-то напрягалась, ожидая, что Розипуу захлопнут дверь перед самым ее носом, и ей придется открывать ее снова. Ночевавшие в доме красноармейцы научили Розипуу русским приветствиям «доброе утро» и «здравствуйте». И те приветствовали Алиде только что выученными словами.

В зубах у Мартина вечно застревали остатки лука. Сам он был весьма тучным, с тяжелыми мышцами, тогда как кожа на руках была дряблой. Подмышки воняли, длинные волосы от постоянного пота пожелтели и, несмотря на толщину, стали ломкими, как заржавевшая проволока. Пупок как воронка и чуть не до колен свисающие яйца. Трудно вообразить, что когда-либо они были плотными, как у молодых мужчин. Поры его кожи источали запах сала, оттенок которого менялся в зависимости от того, что он съел. Или Алиде так казалось. Все же она предпочитала готовить еду без лука. Она старалась научиться смотреть на Мартина, как смотрит женщина на мужа, научиться быть женой, и с течением времени ей это стало удаваться, в особенности когда она замечала, с каким вниманием слушали его речи. В нем были сила и огонь.

Мартин заставлял людей слушать и верить его словам, почти как Сталин. Эти слова резали, как серп, и били, как молот. Когда Мартин говорил, его рука взлетала вверх, сжималась в кулак и грозила фашистам, устроителям саботажа и бандитам. И кулак тот был огромным, указательный палец — большущим, ладонь, как голова быка, под защитой которой можно надежно укрыться. Своими большими ушами Мартин мог двигать, казалось, что они ничего не пропускают. И коль скоро он все слышал, его уши ловили вести о возможных опасностях. Он умел вовремя остеречься.

По утрам запах подмышек Мартина оставался в волосах и на коже Алиде, она весь день чувствовала этот запах. Муж хотел спать, сжимая ее в объятиях, чтобы маленькая пташка была постоянно подмышкой. И это было хорошо, Алиде чувствовала себя в безопасности, она спала лучше, чем все эти годы. Она быстро засыпала и жадно спала, будто хотела вознаградить себя за многие бессонные ночи, ей больше не нужно было бояться, что кто-то придет ночью и постучит в дверь. От этой подмышки никто не сможет ее оторвать. Подобного Мартину безупречного партийного работника не было ни в одной деревне и во всей стране. Мартин радовался, замечая, как Алиде хорошеет после совместно проводимых ночей, так как поначалу его удивляло, что она часто вздрагивает. Да и днем она стала поспокойнее, уверенная в существовании Мартина в своей жизни. Ее взгляд сделался более спокойным, глаза перестали быть красными от бессонницы. Все это делало Мартина счастливым. Он подобрал для своей жены работу контролера, в обязанности которого входили сбор платежей и выдача квитанций. Работа была легкая, хотя и нервозная. Розипуу не были единственными, кто захлопывал дверь, завидев приближающийся велосипед Алиде. Правда, Мартин обещал найти для нее более подходящее занятие, когда продвинется по службе.

Но этот запах! Сначала Алиде пыталась целый день дышать ртом, но со временем притерпелась. Ингель говорила, что от сестры теперь исходит русский дух. Так же, как от людей, которые сидели на вокзалах с большими, в свой рост, тюками. Поезда привозили все больше и больше этих людей, а новые заводы заглатывали их в свое железное нутро.

Мартин не сказал, почему он хочет, чтобы она пришла вечером в муниципалитет, дорога до которого была для нее тяжкой. «Вы в этом уверены, товарищ Алиде?» Голос того человека продолжал звучать в голове Алиде, и ее поддерживала лишь уверенность, что надо крепко держаться за Мартина. У ворот дома Розипуу она заметила, шаря папиросу в своем портсигаре, что он пуст, и возвратилась, хотя это было дурной приметой. Она попыталась набить папиросные гильзы, но неудачно, они скомкались, руки ее дрожали, ей хотелось плакать, ее кофта взмокла от пота, ее знобило, чертовски знобило. Ей удалось унять дрожь, набить табаком несколько гильз и выйти через калитку. Сорванцы Розипуу запустили в нее камнем и спрятались в кусты, откуда послышалось прысканье. Она не повернула головы. На счастье, взрослые были заняты работой по дому и никто, кроме детворы, не заметил ее усилий и выступившего над губой пота. Даже хозяйская кухня казалась более привлекательным местом, чем муниципалитет. Идя по дороге, Алиде дважды возвращалась назад, а затем снова поворачивала в сторону муниципалитета и продолжала свой путь. Когда черная кошка перешла дорогу, она трижды плюнула через плечо.