Елена Ляпота - Через тернии к свету (СИ)

Наконец, дед не выдержал и полез в шкаф. Сумка была тяжеленная. Словом, никакого тряпья там и не было вовсе. Деду даже страшно представить было, что он найдет, дернув за молнию замка. Собравшись с духом, дед Леха таки открыл сумку. Сверху, стало быть, для приличия, лежали две мятые нестираные футболки да шорты. Дед отбросил их в сторону и обнаружил под ними целлофан. Развернув его, Алексей Дмитриевич громко икнул и схватился рукою за левую грудь.

Батюшки-светы! Сколько ж тут золота: кольца, цепочки, серьги, кулоны какие-то. Простые и с камнями, блестят как новые. Даже бирки есть. Старик аккуратно выгреб золото на пол и нашел под целлофаном еще один сверток, в котором лежали самые настоящие доллары. Алексей Дмитриевич даже поднес одну пачку к носу и понюхал, с неким благоговением вдыхая запах купюр. Сколько ж здесь деньжищ-то! Даже подумать страшно.

Дед спохватился и собрал золото с деньгами обратно в сумку. Застегнув молнию, он привалился спиной к шкафу и погрузился в невеселые мысли. Глаза начали слезиться, а меж бровей пролегла глубокая складка. Да уж, это вам не сериалы про сицилийскую мафию. Это родной внук преподнес аккурат к полуденному сну.

— Что ж ты делаешь, антихрист, — прошептал старик и схватил самого себя за ворот рубахи, — Ты куда родного сына толкаешь…

У Алексея Дмитриевича было два сына: старший Костя и младший Борис. Костя с детства был парень башковитый, учеба шла на ура, да и родителям любил помогать. Вырос. Самостоятельно поступил в университет, правда с четвертой попытки, а выучившись, пошел расти вверх. В прошлом году докторскую защитил. Жили они с семьей небогато, но дружно, и жаловаться, кроме как на нехватку денег, было не на что. Ну а какому честному человеку сегодня хватает денег? Родителей Костя уважал, а после смерти матери старался как мог скрасить старику-отцу одиночество. Словом, грех было обижаться Алексею Дмитриевичу на такого сына.

Борис был давнишней головной болью отца и матери. С детства уж больно сильно они его лелеяли, опекали, баловали. А следовало ремнем, как сидорову козу… В школе Боря был тихим и скромным мальчиком, особыми талантами не блистал, однако учителя на него нарадоваться не могли: вежливый, аккуратный, красивый ребенок. А вырос он яблоком с гнильцой. Сразу после армии не пошел, как брат, учиться, а занялся «делом». Из-за этого самого «дела» отец с матерью раза три его от тюрьмы откупали, по знакомым бегали, взятки научились давать. Да только впрок это Борису не пошло. Это по молодости он глупым был — на мелочах попадался, а к тридцати повзрослел, заматерел, свою банду сколотил. Теперь в авторитетах числится.

А Алексей Дмитриевич, как речь о младшем сыне заходит, так глаза со стыда в сторону отводит. Нечем тут гордиться. И стариков Борис на старости позабыл. К матери на похороны опоздал, с полчаса пробыл и уехал со своей свитой по «делам». Видать, кабаки без него осиротеют.

Ну ладно Борис — он сорная трава — сволочью вырос, сволочью помрет. Но куда ж он сына своего единственного толкает? На ту же самую скользкую дорожку в девятнадцать-то годочков… Не мог он, дед Леха этого вынести. Как вспоминал щербатую улыбку малолетнего Максимки да руки, запачканные гуашью — рисовать Максимка страсть как любил — на душе делалось так горько, так худо, что впору было веревку с мылом да вешаться на хрустальной люстре, которой так гордилась покойная супруга.

Думай, старик, думай, как выручать Максимку. Вспомнил дед, каким грустным и серьезным был внук, говоря о неприятностях. Видать, и самому ему не к душе воровство. А как найдут да повяжут? Самые сладкие годы юности — в тюрьме, да еще старику пособничество припишут на старости лет? А если вдруг все обойдется, не дай Бог Максимка во вкус войдет: это колесо уж точно не остановишь.

Нет, точно с этим нужно что-то делать. Единственное, что смог придумать Алексей Дмитриевич, это пойти в милицию и сдать украденные ценности от греха подальше. Сказать, что нашел. Поверят или нет, а что им со старика взять? Или подумают, что силы нашлись ювелирную лавку грабить?

Алексей Дмитриевич усмехнулся собственным мыслям. Выход был найден, настроение поднялось, и поэтому старик почти радостно отправился одеваться.

В райотделе старика в потертой куртке с тяжелой спортивной сумкой в руках приняли без особого энтузиазма. Алексей Дмитриевич не стал особо распространяться и сразу потребовал, чтобы его отвели к следователю. Дежурный втихомолку посмеялся над стариком и предложил подождать на замызганном развалюшном табурете, который жалобно скрипнул под стариковским весом. Так дед Леха просидел с полтора часа, потом дверь кабинета, на которой печатными буквами было написано «Следователь Сергиенко В.Г.», открылась, и на пороге нарисовался высокий симпатичный такой мужик. С первого взгляда дед проникся к нему доверием.

— Прошу прощения, — смело начал Алексей Дмитриевич, вставая с табурета, который, казалось, даже скрипнул с облегчением, едва старик убрал с него свой зад, — Вы будете следователь?

— Акатов Геннадий Власович, старший оперуполномоченный, — представился симпатичный мужик.

— Один хрен, — ляпнул дед и тут же прикрыл ладонью рот, — Извините. Тут у меня дело важное есть.

— Какое дело? — терпеливо спросил старший оперуполномоченный, и в глазах его промелькнула смешинка. Забавный был старик. Видно, что не бомж. Дело у него, понятно, важное. Небось, соседи достают. Но отчего-то жалко стало его прогонять. Пусть выговорится, авось, полегчает, а от него, Геннадия, не убудет.

— Давайте зайдем в кабинет, что ли.

Старик решительно подтолкнул Гену обратно в кабинет, сам зашел следом, прихватив огромную сумку. За столом сидел следователь. При виде старика с сумкой он удивленно приподнял брови, но ничего не сказал. Дед взгромоздил сумку на стол и дернул за молнию.

— Я, граждане, нынче в парке гулял, бутылочки, чего уж греха таить, собирал. В кустах вот сумку нашел. Думал, забыл кто. Любопытство замучило полез, а там… Вот, сами глядите.

Следователь Сергиенко вместе с Геной заглянули внутрь и дружно присвистнули.

— Ничего себе, — сказал Сергиенко и многозначительно посмотрел на оперуполномоченного. — Люди теперь в кустах забывают. Такое редко кто в милицию приносит. Что ж вы, дедушка, себе не забрали?

— Я честный человек! — театрально воскликнул дед и в душе похвалил себя за успешное представление. В порыве чувств он вытащил из кармана очки в роговой оправе и напялил на нос. Но через секунду снял и положил на стол рядом с сумкой. Не любил он очки, а носить с собой приходилось: зрение уже давно не то, что было в молодости.

— А если откровенно, — признался дед, — Была такая подлая мыслишка. Да только к чему мне такие деньжищи. Если б рублями — взял бы малость. А золото — это беда. Только я с ним в ломбард, так меня и убьют за это проклятое золото. В парке оставлять не хотел. Думаю, найдут наркоманы какие или детишки: порежут друг друга за эти побрякушки. Вот и пришел сюда.