Сын Ок Ким - Сеул, зима 1964 года

Когда я пришёл домой, все ждали меня у накрытого стола.

Было девять пятьдесят. Вот уже через несколько минут кухарка поставит на столик в гостиной чайник с ячменным чаем и стаканы. А перед тем, как выйдут домочадцы, мне надо будет насыпать в чай приготовленный белый порошок. Прислонившись к двери с кулёчком в руках, я ждал кухарку. И тогда я попробовал представить, что я буду делать, если сейчас не подмешаю порошок в кружки этого семейства, а просто вернусь в мой старый бедняцкий квартал. Но в голову ничего не приходило. И даже наоборот — я точно знал, что совсем даже не собираюсь возвращаться туда. А ещё я понимал, что эта моя мысль несколько противоречит моим давешним думам, роившимся в моей голове до похода в аптеку. И вместе с тем я не захотел отказываться от своего плана, хотя и отдавал себе отчёт в том, что это бредовая идея. Как назвать это? Мелкой проказой? Однако ж я был торжественен, как на молитве.

Наконец раздались шаги кухарки, особенно тихие по сравнению с шагами других членов семейства, и донеслось дребезжание чайника. После того, как кухарка вышла запереть дверь, я потихоньку выскользнул из комнаты. И благополучно растворил порошок в чае.

Вернувшись к себе, я в некотором волнении стал выжидать. Чуть погодя я лично убедился, что все выпили этот чай и видел, как все разошлись по своим комнатам. После чего свет в комнатах погас. Однако смогут ли они уснуть? Мне хотелось, чтобы они снова включили у себя в комнатах свет и, сидя на постели, поразмыслили бы, почему же они не могут уснуть, и почему так возбуждены. Я тихонько открыл дверь и, выйдя в гостиную, сел на стул. Я ждал… ждал, когда в их комнатах включится свет.

Прошло бесконечно много времени. Но ничего не происходило. Тогда я представил, как они ворочаются с боку на бок в бесплодных попытках заснуть. В эти минуты они всего лишь притворяются, что спят. И если я сейчас «Трам!» — вдруг заиграю на пианино, то они, словно пришло избавление, сразу же вскочат со своих постелей! Естественно, под предлогом того, чтобы поругать меня, мол, чего это ты устроил среди ночи. Я обрадовался, что моя мысль остановилась на пианино. Я приблизился к нему. Открыл крышку. Клавиши в темноте белозубо улыбались. Мои пальцы легли на клавиатуру. Осталось только придать рукам силу. Конечно, это не будет какой-то мелодией или чем-то подобным — дом потонет в бешеных звуках.

На этом молодой человек из парка закончил свой рассказ.

— Остаётся добавить, — некоторое время спустя проговорил он, — что в ту ночь, несмотря на столь шумное бряцанье пианино, только один человек вышел, чтобы оторвать меня от инструмента — и это был дедушка. Хотя я, кажется, всё же слышал какое-то покашливание…

Ещё он сказал, что и сам не мог понять, отчего испытывал такое дикое одиночество, и почему хватка деда, тянущего его из комнаты, была такой железной. Проговорив это, молодой человек в упор посмотрел на меня и спросил:

— Как вы думаете, кто был не прав?

— Х-м-м…

Я задумался. Если честно, то мне с трудом верилось во всю эту историю. Во-первых, едва ли такая жизнь вообще существует, а даже если и существует, то нельзя сказать, что одна из них обязательно должна быть ошибочной, и даже наоборот — оба случая похожи в своей безжалостности, а если всё-таки признать, что одна из сторон ошибочна, то это происходит от того, что юноша пытается одновременно объять совершенно разные вещи. Так думал я.

— Или это я был не прав? — снова спросил юноша у меня.

— Гм-м… — снова задумался я.

Выходит так, что неправых нет. Хотя сказать честно, я тоже не знаю. Неоспоримо то, что если бы мне, как и тому юноше, пришлось пожить двумя такими разными «жизнями», то и я бы пришёл в растерянность.

1963, июль

Суббота, после полудня. Вот, чёрт возьми, что-то на душе чересчур спокойно. Наступит завтрашний вечер — и я буду расплачиваться за это. Так уж повелось, что в воскресенье после обеда начинает просыпаться беспокойство. А значит, надо на всю катушку использовать вечер субботы. Нетерпеливые студенты в субботу ушли с утренних пар и разбежались по своим делам. Особо же нетерпеливые ещё в начале семестра во время выбора предметов не стали занимать себе этот день недели.

— Эй! Будь другом, дай тетрадку! Меня не было на прошлой лекции, — хлопнув К по плечу, просит кто-то на выходе из кабинета.

— Вряд ли ты мой почерк разберёшь… — говорит К и отдаёт тетрадку.

Надо же, оказывается, есть такие зануды, что берут переписать конспект в субботу после полудня. Тот, кто позаимствовал тетрадь, убежал, изображая из себя страшно занятого. Двор утопает в солнечных лучах ранней осени. Воспалённые глаза К не выдерживают такого потока света и прищуриваются. Все фотографии, на которых он в лучах солнца, получаются с прищуром. Чересчур яркие лучи солнца превращают глаза К в в двух инвалидов.

Ранняя осень, суббота после полудня. Погода до омерзения хороша. У ворот стоит арендованный автобус для кружка любителей гор. Одетые в походные куртки и штаны студенты с рюкзаками за плечами забираются в автобус. Чёрт подери, надо было записаться хотя бы туда. Однако членство в этом кружке требует слишком больших расходов. Почти все пижоны, записавшиеся туда, сделали это из желания пофорсить. Одели куртки с капюшонами, взвалили на спину рюкзаки, а чтобы они смотрелись потяжелее, напихали туда смятых старых газет, натянули белые чулки, нарочно обули стоптанные полевые ботинки, чтобы выглядеть посолиднее, напялили форменные штаны американских военных моряков, на плечи навесили транзисторы и фотоаппараты, а на нос нацепили солнцезащитные очки… Даже если купить эти иссиня-зелёные штаны в лавке старьёвщика на Тондэмуне, то выложишь за них не меньше шести-семи сотен вон. Эх вы, пижоны… Наверняка будет стыдно, когда обрядившись в такую дороговизну, придёте в лес, а там нет никого, кто бы полюбовался на вас… Ну, конечно же, по дороге обратно, сидя в междугороднем автобусе или в поезде и ловя восхищённые взгляды деревенских, вы почувствуете удовлетворение…

Всё это так, однако мне-то какое дело… Суббота, после полудня. В библиотеку, уж извините, идти не охота, да к тому же там скорей всего уже закрыто. Для начала надо бы раздобыть сигаретку и покурить. К обводит взглядом двор, чтобы найти подходящий объект, у которого можно стрельнуть курево. Как раз в это время из-за угла седьмого лекционного зала появляется Р. Его очки поблёскивают на солнце. К машет рукой в его сторону. Р с улыбкой на лице подходит.

— Одну сигаретку, — протягивает К руку.

— Ну и нюх! Как ты догадался, что я купил сигарет? — Р достаёт из кармана ещё непочатую пачку «Пагоды». Похоже, он только что из буфета.